Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин

от нее, пробила несколько переборок и очутилась в сорок пятой каюте, на койке, как будто там ее только и ждали. Краснофлотцы Гончаров и Пузынин, находившиеся поблизости, вбежали в каюту, отдраили иллюминатор, подняли на руки бомбу и без раздумий сбросили в воду. Явившись к своему командиру, доложили:

— Неразорвавшаяся бомба списана за борт!

— Как вы все-таки не побоялись? — допытывался Сухоруков. — Она ведь, дура, могла взорваться у вас в руках.

— Могла, товарищ командир, — согласился рослый здоровяк Гончаров. — А мы в тот момент об этом не думали.

— Ну, а все-таки погибать-то никому не хочется?!

— Если бы мы погибли — это одно дело, а так весь корабль… — произнес Гончаров.

Всегда невозмутимый и начисто лишенный всякой сентиментальности командир крейсера подошел к смельчакам и обнял их за плечи:

— Случай небывалый. Придется вас, друзья, представить к наградам.

Сухоруков пришел с этой вестью к командующему эскадрой. Валентин Петрович лежал в каюте с перевязанной головой. Услышав о неразорвавшейся бомбе, «списанной за борт», Дрозд даже приподнялся от удивления, будто не поверил: возможно ли такое?

— Поразительно! — воскликнул Дрозд. — Какое самообладание у этих ребят! — Он приказал составить наградные листы на обоих и добавил: — Позвоните в редакцию газеты. Пусть на флоте узнают новых героев…

— Теперь по поводу крейсера, — своим обычным деловым тоном продолжал Валентин Петрович. — Нам больше нельзя оставаться здесь. Завтра нас могут разбомбить. Надо менять место. И как можно быстрее.

Сухоруков запросил штаб флота. Ответ не заставил себя ждать: крейсеру «Киров» предписывалось ночью перейти в Ленинград. Вызвав к себе в каюту штурмана Пеценко, Валентин Петрович сказал:

— Один бросок из Таллина в Кронштадт вы сделали удачно. Теперь для вас новая и совсем не простая задача. Поведете корабль в Ленинград. Учтите, ни одного огонька не будет на фарватере. Идти придется по счислению. Если ошибетесь — сидеть нам на мели, и тогда немецкие летчики скажут вам большое спасибо.

Пеценко, поразмыслив, ответил:

— Ничего, товарищ адмирал. Прошли тогда. Пройдем и теперь…

— В нашем распоряжении один час на подготовку.

…«По местам стоять, с якоря и швартовов сниматься!» Моряки разбежались по боевым постам. И Дрозд поднялся с койки, надел китель, поверх набросил реглан и с забинтованной головой вышел на ходовой мостик.

В сплошной, хоть глаз коли, темноте буксиры вывели крейсер из гавани. Корабль затемнен, и кругом ни единого огонька. Все маяки потушены. Небо затянуто облаками, а фарватер узкий да еще забросан минами.

В штурманской рубке тишина. Василий Пеценко склонился над картой. Взгляд на приборы, быстрый расчет, и на карту ложится новый отрезок пути.

Моряки выстроены вдоль бортов. Сотни глаз смотрят в темноту. Мимо во тьме проплывает ставший теперь таким далеким южный берег Финского залива. Петергоф, Стрельна… Знакомые пригороды Ленинграда. Не верится, что там сейчас враг. Впрочем, яркие вспышки прожекторов и зарницы выстрелов властно напоминают об этом.

Корабль идет малым ходом, как будто на ощупь. Темнота его маскирует, он незаметен для наблюдательных постов противника. Они не должны знать, что его уже в Кронштадте нет.

— Право руля, — не командует, как обычно, а тихо произносит командир корабля, обращаясь к старшине рулевых Андрееву, и тот, так же спокойно повторив команду, быстро выполняет маневр…

Сверкание зарниц остается за кормой. Заметно спадает напряжение, впереди выступили белесые молы Морского канала. А там дальше торговый порт…

Время 6 часов 24 минуты. Корабль завершает свое короткое плавание. Здесь, у заводских стен, под зеленой маскировочной сеткой он будет стоять до наступления мороза. Стоять и вести бой…

В эту пору главное было выстоять! Выстоять во что бы то ни стало! Наши войска вынуждены были оставить Таллин, эвакуировались с островов Эзель и Даго, а в тылу у врага оставался и продолжал упорно сражаться маленький непокоренный гарнизон полуострова Ханко.

На удивление друзьям и врагам, защитники Ханко не только оборонялись, но и наступали… Не отдав ни одной пяди земли, ханковцы отбили у врага множество мелких островков, чувствовали себя, как за бронированным щитом, и не собирались уходить. Однако обстановка требовала сосредоточения всех сил для защиты Ленинграда. Только это заставило гангутцев оставить свои рубежи и поспешить на помощь родному городу.

Уже наступала зима. Забелел Финский залив, начал покрываться льдом. Моряки получили задание снять гарнизон Ханко и доставить его в Ленинград. Руководил эвакуацией вице-адмирал Дрозд.

Это была поистине «ледовая одиссея». В конце октября Валентин Петрович Дрозд повел первый отряд кораблей на Ханко. Он стоял на ходовом мостике головного миноносца «Стойкий», который пробивался сквозь льды, прокладывая путь всему отряду. Реглан, кожаная ушанка — вся одежда стыла и деревенела на морозе. Борта и надстройки кораблей обрастали льдом. Местами сплошное белое поле, местами крутая шуга вставали на пути кораблей. И казалось, дальше хода нет. «Стойкий» сокрушал лед, разгонял шугу и пробивался вперед. Время от времени слышались полные тревоги голоса сигнальщиков:

— Прямо по курсу мина!

Корабли стопорили ход. Наводили пушки: темные шары мин расстреливали и шли дальше.

…Студеной ночью сквозь густую пелену снега корабли пробились на Ханко, приняли первые батальоны. И сразу в обратный путь… Без единого огонька, по узким шхерам, изобилующим мелями, банками, под самым носом у финских береговых батарей вывозили они войска на помощь сражающемуся Ленинграду.

Это был первый поход, а за ним второй, третий… И чего только не случалось! Взрывы мин, снаряды, выпущенные финскими береговыми батареями и взрывавшиеся у бортов кораблей, пожар на транспорте с войсками… Даже многоопытный моряк Валентин Петрович Дрозд порой бывал озадачен. Выручала выдержка, хладнокровие, привычка не теряться, взвесив все, принимать нужное и единственно правильное решение.

В последний раз возвращались в Кронштадт 2 декабря 1941 года с остатками войск доблестного Ханко. И не только войска, технику, но и запасы продовольствия корабли доставили в осажденный Ленинград.

…Будни осажденного города… Они тягучи, однообразны и полны напряженного ожидания… Вечером матросы, сменившиеся с вахты, собрались в кубрике. «Старички» забирались на верхние койки, кто помоложе расшнуровывали постели и ложились на рундуки. Все это происходило в полной тишине: о чем говорить? И вдруг голос диктора по радио:

— Внимание, товарищи! Сегодня в двадцать три часа тридцать минут слушайте важное сообщение.

Важное сообщение! Неизвестно о чем, но важное! Ждали с нетерпением, глаз не отрывали от стрелки часов. Замерли, притихли. И вот радио принесло счастливую весть: наши войска разгромили немцев под Москвой и ведут успешное наступление. Освобождены Клин, Калинин, Волоколамск, Наро-Фоминск…

Едва смолк голос диктора, кубрик наполнился взрывом восторга, аплодисментами, восторженными «ура!»… Все обнимались, кричали до хрипоты. Наша берет!

Усталость как рукой сняло. Хмурые, молчаливые люди