Грешница - Сергей Шхиян

— Ты, значит, и есть девка Алевтинка, — наконец спросил он, — дочь Сергея Дальнего?

— Да, — едва слышно ответила я.

— Выросла. А я тебя помню еще вот такой, — показал он невысоко от пола. — Помнишь, как я тебе сладости носил?

— Как же не помнить, вы завсегда наши благодетели, а мы ваши дети, — ответила я как было положено в таком случае.

Ему мой ученый ответ понравился и он даже улыбнулся. Я обрадовалась, что он сейчас отпустит меня домой, но не тут-то было.

— Надумал я тебя, Алевтинка, замуж выдать, — вдруг сказал он. — Хочешь, дура, замуж?

— Не, я домой хочу к мамке, — с испуга ответила я и начала пятиться к дверям.

Барин рассмеялся, полез в карман салопа, вытащил табакерку, отправил в нос табак и два раза громко чихнул.

— К мамке, говоришь? Эх, ты, дурочка, деревенская! Все видать позабыла?! Это хорошо. К мамке она хочет! Тебе девка пора барину рабов рожать, а не за мамкину юбку держаться. Ничего, как увидишь жениха, рада будешь!

Помещик повернулся к дверям и громко позвал:

— Эй, Степка, Аленка, есть там кто-нибудь!

В залу заглянул красавец Степка и ленивым голосом спросил:

— Чего надо?

Барин рассердился, опустил ногу с лавки, хотел, было встать, но раздумал и просто закричал, краснея лицом:

— Я тебе дам. чего надо! Ты мне еще поговоришь! Давно видать не драли? Хочешь, как Алексашка плетей получить?

— А я чего? — сразу же поменял голос Степка. — Чего это, как чуть что так сразу плетью грозитесь? Нешто я так без понятия?

— Тот-то, — остыл помещик. — Бегом на конюшню, и подать мне сюда Алексашку!

Степан скрылся, а барин начал ворчать себе под нос:

— Совсем распустились холопы, вовсе страх забыли! Это все моя доброта!

Я стояла, ни жива, ни мертва, не зная, что меня ждет. Барин больше на меня не смотрел, говорил сам с собой. Со страха я почти не понимала его слов. Не знаю, сколько времени мне пришлось ждать, наверное, долго, пока, наконец, вернулся лакей с Алексашкой. Я как взглянула на него, у меня будто оборвалось сердце. Он был хорош как сказка. Против него даже Степка показался мне совсем невидным.

Из себя Алексашка был весь гладкий, с усами прямо как у благородного, а на лбу, выпущенным из-под червонной мурмолки с лаковым козырем, спускался до правого глаз кудрявый пшеничный чуб. Даже одежда у него была господская, и сапоги блестели как жар!

Красавец вошел, повинно опустив голову, и остановился возле порога.

— Ну, что встал, что встал, анафема! — закричал барин. — Иди сюда, посмотри мне в глаза своими бесстыжими зенками!

Алексашка молча подошел и, не поднимая глаз, поклонился.

— Девок и баб тебе шельмецу было мало? На мою последнюю радость позарился?! — кричал, распаляя сам себя, помещик. — Я ли тебе не отцом родным был? Я тебя не жалел и не возвеличивал? А ты мне чем, мерзавец, отплатил?

— Напраслину на меня наговорили, — тихо ответил Алексашка. — Не было у нас с Прасковьей ничего.

— Не было говоришь? Так докажи!

Красавец поднял на господина удивленный взгляд и тут же быстро опустил голову, но ответил дерзко:

— Могу и доказать, если хочете, хоть перекрещусь.

— Мне твоего креста не надобно, а вот жениться тебе придется! — успокаиваясь, сказал помещик. — Вот твоя невеста, любуйся, можешь хоть завтра под венец!

Алексашка повернулся ко мне и посмотрел оценивающим взглядом. У меня сжалось сердце, и лицо ожег нестерпимый жар стыда. Что дальше делал нареченный, я не знаю, опустила голову долу. Мне было впору провалиться сквозь землю со стыда.

— Ну, что молчишь, анафема? — опять закричал помещик. — Что не по нраву невестушка? Смотри, какая девка справная, знай мою доброту!

— Это, того, барин, — тихо сказа Алексашка, — чем на такой жениться, лучше сразу в петлю! Прикажите веревку подать, на ваших глазах удавлюсь!

— А и удавись, — засмеялся помещик. — Степка, принеси ему веревку, пущай давится, а я посмотрю и посмеюсь!

В тот момент, я готова была умереть. И так знала, что не красавица, но чтобы петля была парню слаще меня, о таком не думала, не гадала.

Алексашка между тем вдруг заплакал и как стоял, повалился барину в ноги.

— Не губи, кормилец! Нет у меня к этой девке сердца. Прости, Христа ради!

— Не погубить просишь? А как мою Прасковью по всякому тереть у тебя сердце было?! Как слова ей пакостные говорить, да под юбку лазать, у тебя сердце было? — кричал он. — Позвать сюда блудницу, я вам сейчас покажу, как надо мной насмехаться!

Словно по заказу в светлицу вошла та самая барыня, что зевала на крыльце. Она смело подошла к гневливому помещику.

— И чего это вы кричите, на весь дом, Леопольд Африканович? Какой такой блудницей меня позорите? Я ли не вам верной была, а от вас акромя измен ничего не видала?

— Прасковья ты говори да не заговаривайся! — сразу перешел с крика на тихий говор помещик. — Вот женю Алексашку на этой девке, тогда посмотрю, как ты рассуждать станешь!

— А по мне чего? Мое дело сторона, мне вас, Леопольд Африканович, ублажать планида, а вы мне изменничаете! А про Алексашку мне чего? Пущай!

— Так он на этой вот девке-то жениться не хочет, о тебе, небось, думает, — игнорируя обвинения в измене, пожаловался барин. — Если не было промеж вас блуду, так пусть женится!

— Не женюсь, лучше в петлю! — тихо сказал Алексашка. — А про нас с Прасковьей, все поклеп. Не было про меж нас ничего.

— Вот, вот, слышала? — словно обрадовался барин. — Не хочет жениться шельмец!

— Барин, вот она веревка, принес! — закричал, вбегая в светлицу, Степка.

— Вот и славно, не хочешь покориться, вешайся! — приказал помещик моему жениху. — Вяжи Степка петлю, а другой конец цепляй к люстре, пускай он перед Прасковьей ногами поболтает!

Алексашка зарыдал и пополз целовать барину ноги. Однако тот его оттолкнул и приказал:

— Покорись, тогда прощу!

— Ежели вам моей жизни не жалко, тогда ладно, я свое место знаю! Только вам, барин, Леопольд Африканович, за то грех на душу брать!

— Ничего, я согрешу, да покаюсь, — засмеялся помещик. — А свадьбу мы сегодня же и сыграем! Вот будет потеха! Прикажи заложить карету, — приказал он лакею Степану, — да быстро, одна нога здесь другая там, тотчас едем венчаться!