Степкина правда - Николай Константинович Чаусов

— Поздравляю вас с новым учебным годом, товарищи. И могу вас порадовать: после праздников половина учеников перейдет в новую школу, и тесноты такой больше не будет.

А дома я слышал, как мама жаловалась бабе Окте. Оказывается, в ее школе было собрание учителей, и всех их предупредили, что ругать учеников, ставить в угол и оставлять без обеда запрещается и что в крайних случаях можно только вызывать родителей или просить шалунов из класса.

— Ты представляешь, я должна просить! — возмущалась мама. — Совсем по-чеховски: «Прошу вас выйти вон!»

Баба Октя ахала и твердила: «Ах ты, батюшки, как же их не бить-то, бездельников», а я, конечно, обрадовался и решил сразу же после обеда рассказать Саше.

Враги человечества

Но рассказать не пришлось.

После обеда я, как всегда, забежал покормить Мишутку и обмер: дверь в нашу кладовку оказалась незапертой, а медвежонок лежал у самого порога и не шевелился. Я попробовал разбудить его, но он продолжал лежать, как убитый.

— Мишутка! Мишенька! Мишуточка! — звал я медвежонка, тормоша его косматую голову и лапы.

Медвежонок не двигался. Только один раз с усилием он повернул ко мне свою острую мордочку, и в его маленьких, полных страдания глазках стояли настоящие слезы.

Через несколько минут у кладовки собрались ребята и взрослые. Кто-то вспомнил о ветеринаре и побежал за ним в соседний двор, а мы все стояли и не знали, чем помочь нашему косматому другу. Явились посмотреть на умирающего Мишутку и бойскауты: Яшка Стриж, Вовка и Валька. Яшка усмехнулся, шепнул что-то Валентину и увел обоих.

Пришел врач. Он повернул Мишуткину голову, открыл ему пасть, глаза и заявил, что медвежонок чем-то отравлен. Стали гадать, что могло попасть в пищу, но врач сказал, что об этом думать не время, надо скорее дать медвежонку молока. Через несколько минут целая бутылка топленого молока была в распоряжении ветеринара. Он насильно влил Мишутке всего несколько глотков и положил его животом себе на колено. И — о радость! — Мишутку вырвало. Потом доктор достал из чемоданчика прибор и стал промывать Мишутке желудок. Процедура эта длилась мучительно долго. Зато после нее Мишутка сразу почувствовал себя лучше, даже попытался встать, но свалился. Еще раз напоив его молоком, врач разрешил уложить Мишутку на место. Перед уходом он сказал, что жить медвежонок, может быть, еще будет, а пока поить его только водой.

— Гляньте, что это? — Саша нашел на полу смятую жеваную бумагу, на которой еще оставались какие-то липкие желтоватые потеки, и показал ее всем.

Вернули врача, он осмотрел бумажку, понюхал ее и пожал плечом.

— Мед? Странно. Это не то.

— Но я не кормил Мишутку медом! — вскричал я. Меня тоже удивило появление здесь этой бумажки, да еще с медом.

— Вот как? — Доктор еще раз осмотрел находку. — Тогда, позвольте, позвольте… тут какие-то крупинки… Стрихнин! Стрихнин с медом!.. Очень странно! Вероятно, кто-то медвежонка отравил… Но я тут ни при чем… Прощайте! — И ветеринар ушел.

Так вот почему оказалась незапертой дверь в кладовку! Мишутку хотели отравить! Но кто посмел это сделать? Кому из ребят могла взбрести в голову такая жестокая шутка — погубить нашего общего любимца? Уж не Валька ли мстил мне за то, что я не продал ему медвежонка? Но ведь он и все бойскауты были вместе со мной в школе… Кто же отравил?

— Стойте, пацаны! Мы найдем преступника по бумаге! — уверенно заявил вдруг Саша. Он взял из моих рук смятый листок и бережно развернул его на коленке.

Я тоже посмотрел на белую плотную бумагу, вымазанную медом, и чуть не вскрикнул: это был один из моих карандашных рисунков!..

— Это мой рисунок! — схватил я порванный мятый лист и снова вгляделся в него.

Ошибки не могло быть: это рисовал я и даже отлично помнил, что рисовал его у Елизара Федоровича, где потом бросил у печки. Так, значит, Елизар Федорович?.. Голова моя пошла кругом. Это, видно, понял и Саша. Он выпроводил всех ребят из кладовки и, оставшись со мной наедине, попросил хорошенько припомнить, где и когда я мог оставить этот рисунок. Я рассказал, что помнил.

— Чепуха! Это Валька Панкович или Стриж. Только они не сами, а послали… Ну, паразиты, мы им покажем! Надо рассказать Степке…

А к ночи Мишутка умер, и Юра один отнес его куда-то на свалку. Я плакал, как маленький, и все требовал от мамы, чтобы она заявила в милицию и там помогли нам узнать, кто преступник.

На другой день мы рассказали о случившемся Степке. Не сомневаясь, что это сделали бойскауты, Степка сказал:

— Враги человечества они, вот кто!

Кто это дарование?!

Несколько раз я и Стриж пробовали заговорить с Воликом, но мне он отвечал только «да» и «нет», а Яшке не отвечал вовсе. А тот показывал ему язык и на переменах о чем-то таинственно шептался с бойскаутами. Уж не хотят ли они опять побить Волика?

Об этом я сообщил Степке, но тот ничего не мог ответить и только сказал:

— Пускай шепчутся, гады.

На уроке рисования учитель приказал выложить на парты и раскрыть альбомы с рисунками, которые мы должны были нарисовать у себя дома. Волик достал из сумки самодельный альбом, быстро раскрыл его и уронил один лист прямо под ноги педагогу. И не успел Волик нагнуться и поднять лист, как учитель опередил его, посмотрел и удивленно воскликнул:

— Прекрасная акварель!

Весь класс так и замер. Учитель по рисованию еще никого не хвалил за рисунки, а тут…

— Послушай… э-э… Рудых, кажется? Вот уж не думал я, что у тебя такие способности…

— Это не я рисовал, — встал, опустив голову, Волик.

Учитель снова удивился:

— В таком случае, зачем ты носишь в своем альбоме чужие вещи? Да ты понимаешь, что это просто… просто нечистоплотность! Выдавать чужое за свое — это плагиат! Это черт знает что такое!..

— Я не выдавал, — сказал Волик.

— Молчать! Вон из класса!.. Виноват… — вдруг спохватился учитель и деланно вежливо повторил: — Прошу вас выйти вон!

Совсем, как моя мама.

В классе захихикали, а сидевший позади меня пацан прошептал мне:

— Вот, контра, ругается! Он в буржуйской газете художником работал, а в нашей не захотел. Папка рассказывал…

— Не понимаю, для чего носить в учебной сумке посторонние предметы? — все еще возмущался учитель, когда