Умберто Нобиле и «Италия» на Северном полюсе. Политика и история по неопубликованным документам 1928–1978 гг - Клаудио Сиколо

Только после крушения дирижабля, изматывающих попыток связаться по радио с выжившими и наладить связь между спасателями, стало ясно, что та радиостанция могла бы сильно облегчить поиски[495].

Печатные издания и драма радиостанции Ню-Олесунна

В предложении о передаче эксклюзивных новостей, выдвинутом Американской ассоциацией журналистов в 1927 году, были предсказаны события, которые и вправду произошли в Ню-Олесунне вскоре после того, как 25 мая 1928 года была потеряна радиосвязь с дирижаблем. Однако исход дела был не столь благоприятным, как ожидалось.

Из-за того, что радиостанция дирижабля перестала передавать сообщения, среди журналистов начались жаркие дебаты по поводу судьбы экипажа воздушного судна, что вылилось в беспрецедентный международный скандал. В довершение всех бед спасательные работы завершились трагически, а на долю Умберто Нобиле выпали непростые испытания[496].

По возвращении из экспедиции Томазелли напишет в своей самой знаменитой книге «Белый ад»:

«В истории последних десятилетий сложно найти событие, которое так же сильно разожгло бы людские страсти. От самых благородных чувств до самых сильных эмоций, от выражений всеобщего сострадания до громогласных призывов к высшей мере наказания – все сошлось вокруг этой драмы»[497].

Что же произошло? Почему система контроля связи и управления информационными потоками, которой уделялось такое большое внимание, дала сбой? Система радиосвязи, которая должна была обеспечивать передачу эксклюзивных новостей журналистам, а также связь с потерпевшими бедствие, что было столь важно для их спасения, вышла из строя по причине неожиданной смены обстоятельств, вызванной прибытием спасателей в Ню-Олесунн.

Директор угольной шахты Ню-Олесунна и часть итальянского персонала, 19 июня 1928 года (из Музея истории военно-воздушных сил в городе Винья-ди-Валле, Информационного центра Умберто Нобиле)

События, разворачивающиеся в атмосфере тревожного и угнетающего ожидания приближающейся трагедии, пробудили интерес газет по всему миру. Норвежский журналист Одд Арнесен, находившийся в Ню-Олесунне со дня прибытия дирижабля вместе со многими другими международными корреспондентами, написал:

«Хотя ранее ведущие мировые издания не особенно интересовались экспедицией на „Италии“, после трагедии все кардинально изменилось… Все те газеты, которые не побеспокоились о том, чтобы кого-нибудь послать в город, бывший перевалочным пунктом для арктических перелетов, теперь безостановочно строчат запросы: „Послать как можно больше – послать как можно быстрее – послать всё“»[498].

Томазелли был того же мнения:

«Многие недели иностранной прессе приходилось довольствоваться публикацией итальянских новостей. Теперь же на место приезжают настоящие послы правды; пусть мир раскроет глаза, ибо впереди ждет много ярких и ошеломительных открытий»[499].

У потерпевших бедствие и членов экипажа корабля поддержки «Читта ди Милано» были разные версии по поводу того, к каким последствиям привел интерес журналистов к случившийся трагедии. Но все они сходились в одном: пресса усугубила ситуацию.

«Они, – пишет Нобиле в 1930 году, обвиняя капитана корабля Романью Манойя и ответственного за радиотелеграфную связь судна, капитана Уго Баккарани, – не удосужились уделить нам внимание, потому что радиотелеграфная станция на корабле „Читта ди Милано“ практически без остановки передавала нескончаемый поток новостей и сотни телеграмм, которые двести человек, взятые на борт судна, отправляли своим семьям и друзьям»[500].

Итак, по мнению генерала, радиостанция корабля использовалась не по назначению, в особенности журналистами с их длинными сообщениями. Вина лежала и на капитане, позволявшем им это делать. Это обстоятельство не позволило спасателям вовремя уловить сигналы SOS, которые радист Джузеппе Бьяджи передавал из «красной палатки» с 25 мая, в результате чего ход спасательных работ принял трагический оборот: часть людей погибла, а часть – пропала без вести[501].

Так же, как следует из материалов расследования, генерал прямо обвинял и самого Томазелли:

«Когда Нобиле поднялся на борт, – заявляет журналист, – … он сказал мне: „Радио совершило преступление, а вы не должны были отправлять километры сообщений со всякой ерундой. Вы должны были помнить, что являетесь членом экипажа дирижабля. Вы должны были молчать“»[502].

Так в момент трагедии капитан судна Романья, капитан-радиотелеграфист Баккарани и журналист Томазелли предстают соучастниками преступления: преступления радио.

Радиостанция судна использовалась как для связи с военным командованием, так и для передачи новостей журналистам газет, профинансировавших экспедицию. То, что радиостанция судна одновременно выполняла две разные функции – функцию служебной связи и функцию связи с прессой, – являлось организационным изъяном, заложенным в саму суть арктического проекта. Внутренние противоречия оказались непреодолимы – научные изыскания поддерживали военные структуры, но финансировали печатные издания.

Подход к организации связи был в равной степени рискованным и авантюрным и продемонстрировал всю свою несостоятельность, когда радиостанция дирижабля умолкла.

Именно в тех обстоятельствах радиостанция шахты играла решающую роль, как утверждает Романья.

Основную проблему для радиостанции судна представляли электромагнитные шумы от динамо-машин угольной шахты[503], а также помехи от радиостанции шахтеров – устаревшего «искрового» устройства[504], мешавшего антеннам, установленным на находящемся рядом корабле поддержки «Читта ди Милано», принимать радиосигналы.

«Во время проведения спасательных работ, – заявил Романья, – поток сообщений рос с каждым днем… когда отовсюду сбежались корреспонденты, та радиостанция, которую использовали неправильно, которую спроектировали и построили для нужд угольной компании, которую мы просили не использовать, начала работу, и нам пришлось 1–2–3–5-10 раз в день просить выделить нам эти 10 минут ‹тишины›, чтобы мы попробовали уловить сигналы с „Италии“»[505].

Впоследствии в рапорте от 1929 года Романья дает более подробные разъяснения и рассказывает о том, как вели себя журналисты, слетевшиеся со всего мира для освещения катастрофы. Им был запрещен вход в радиорубку судна, поскольку новости подвергались жесткой цензуре[506], но те нашли выход из ситуации, воспользовавшись ближайшей шахтерской радиостанцией для передачи (за определенную плату) новостей, которые теперь в изобилии поступали и от международных спасателей, посещавших итальянскую базу, а впоследствии передавались и с радиостанции ледокола «Красин»[507].

«Катастрофа, – пишет Романья, – притягивала сюда все большее количество корреспондентов газет, профессионалов и любителей; они телеграфировали сообщения и щедро платили… Корабль „Читта ди Милано“ пользовался и продолжал пользоваться исключительным правом транслировать сообщения напрямую в Рим, не прибегая к посредничеству наземной станции: теперь ее использовали журналисты, а просьбы и увещевания соблюдать тишину в эфире находили отклик очень редко и только в исключительных случаях… Когда после пропажи Амундсена сюда прибыли еще французские и норвежские военные корабли, а к поискам подключились зафрахтованные ими китобойные суда, поддерживать радиотелеграфную связь стало в