Рассеяние - Александр Михайлович Стесин

Во второй же части эпопеи Стесин приезжает, и настает пора разочарований:

За стеклянной перегородкой появился Стесин. Бледный, лохматый, в каком-то овчинном тулупе с вышивкой. Еще немного, и мы вместе. Мы сидели на перилах, и Виталька рассказывал, как его задержали на таможне и пр. и как конфисковали работы и мн. мн. др.

…Практически наша близость с Виталькой лопнула, как мыльный пузырь. Он исполнился самомнением за 2 года, что мы не виделись. Он уже не тот Виталик, что слушал меня во всем. Но он не стал умнее и образованнее, уровень его низок, хотя он стихийно талантлив и не дурак во многом. Он уверен в своем грандиозном взлете в сферах искусства, но боюсь, что картины его могут иметь только коммерческий успех. В мое отсутствие он окончательно превратился в декоративного „Кандинского для бедных“. Мы не понимаем друг друга, мне неинтересно говорить с ним о серьезном.

…Стесин нарисовал 6 картин маслом. Красиво, но пусто и несовершенно, но он уверен в том, что это хорошо, и не слушает моих замечаний.

…За 1 год и 8 мес., которые Стесин жил в Москве без меня, он проникся самоуверенностью и сознанием своей значительности, своего ума и талантливости. При всем при этом он абсолютно невежествен и многих вещей не в состоянии понять. Хотя мы живем под одной крышей и как бы единой семьей, но духовно далеки и несовместимы. Мне не о чем с ним говорить, мне не интересно его мнение, мысли его примитивны, реакции его стандартны, картины его эффектны, но чрезвычайно поверхностны.

…Стесин целыми днями не вылезает из своей комнаты и мажет свои холсты.

…Стесин — увы! — превратился в какую-то бесконечную суетилку, ни слова правды, и даже лицо его приобрело что-то пошло-купермановское.

…Стесин ужасно надоел, он болтает глупости, врет и мажет ужасные картинки. Кроме того, он считает, что второго такого раза, как конфискация его работ на советской таможне, не будет — это подарок судьбы, и скандал вокруг него даст ему имя, и этот скандал во что бы то ни стало надо раздуть.

…Стесин, с его идиотскими рассуждениями об искусстве.

…Утром заехал Стесин за своими вещами. Он получил комнату в Доме олим. Он хотел взять работы Ворошилова и Бачурина, но я не дал ему, так как работы присланы для выставок, а у него нет таких возможностей. Было объяснение, и я кое-что высказал ему прямо. Я отдал ему его фотографии и слайды. Это конец. Я отвез его с вещами на маршрутку. Стесин окончательно и бесповоротно выбрал путь коммерческого художника.

Дальше о судьбе дяди я справлялся в немецкой „Википедии“. Там, в частности, говорится о том, что под конец жизни вечный холостяк Виталий Стесин женился на австрийской еврейке по имени Ирис и с головой ушел в изучение иудейской философии. Если вспомнить, что его предки были раввинами, можно сказать, что на старости лет мой дядя как бы вернулся в семью. Скончался он в возрасте семидесяти двух лет. Причина смерти не указана. И всё. Вроде бы законченная картина. Но мне по-прежнему ничего не ясно. Был ли он серьезным художником или просто прожигателем жизни? Переживал ли за других людей? Был ли эгоистом, бездельником и „мишигене“? Одиноким, несчастным человеком? Стяжателем? Аморальным типом? Безумцем? Читая эти фрагментарные и не слишком лестные воспоминания, я думал о странной, непредставимой жизни дяди Виталика. О том, что я узнал о его смерти спустя почти четыре года, и я уверен, что никто из нашей разобщенной семьи и, вероятно, никто или почти никто из знаменитых друзей его юности до сих пор не знает, что он умер. Думал о человеке, которого никогда не видел, о художнике (хорошем? плохом?). О его приглашении, которым я так и не воспользовался, и, возможно, правильно сделал. Обо всем этом, малопонятном и невосполнимом».

* * *

«Птицы жизни» вышли весной 2020 года, в разгар коронавирусной пандемии. Никаких презентаций, разумеется, не было, и я был уверен, что эту книгу никто не прочтет. Но через год я получил неожиданный отклик — сообщение от незнакомого человека через мессенджер.

«Александр, добрый вечер, вам действительно интересно, каким человеком был Ваш дядя Виталий?»

Имя отправителя — Александр Жарков — мне ни о чем не говорило, а в самом сообщении слышалась какая-то чуть ли не зловещая загадочность. Что может последовать за таким вопросом? Разглашение какой-нибудь страшной тайны? Посмертный донос? Или, наоборот, панегирик? Какое отношение этот Жарков имеет (имел) к моему дяде? Друг? Враг?

«Конечно, интересно».

«Тогда давайте попробуем. Только я должен вас предупредить, что я человек не творческий. Вы мне должны будете помочь. С чего начать?»

Кажется, все-таки не донос и не разоблачение. Можно выдыхать.

«Начните с чего угодно. С первого, что придет вам в голову».

«Нет, я так не могу».

«Ну, хорошо, тогда с самого очевидного: расскажите для начала, откуда вы знаете моего дядю».

«Я познакомился с ним в начале моей эмиграции в 1991‑м. В довольно сложное для меня время. Так что мы были очень долго и близко знакомы. Хотя „знакомство“ не совсем подходящее слово. Скажем так, он был моим наставником по жизни. Или даже больше. Я рано потерял отца. Так вот, Виталик долгие годы был мне вместо отца. Кстати, чтобы связаться с вами, мне пришлось перевести часть вашей книги на немецкий».

«А почему пришлось переводить? В смысле, для чего?»

«Сначала нужно было получить разрешение жены Виталика, а она не очень бегло читает по-русски, хотя говорит на 8 языках».

После этого он предложил созвониться, пообщаться голосом, «как в старые добрые времена, как Вы общались с Вашим дядей Виталиком».

К счастью, общение с Жарковым получилось куда более продолжительным и подробным, чем когда-то с Виталиком. Созваниваясь от случая к случаю, мы довольно скоро перешли на непринужденный стиль, когда уже не нужно спрашивать, с чего начать, или тщетно пытаться рассказать по порядку. Иногда я задавал ему вопросы; иногда мы и вовсе говорили на отвлеченные темы.

Из этих разговоров вырисовывался совершенно другой образ Виталия Стесина, чем из дневников Гробмана и воспоминаний Алейникова с Ерофеевым. Там он представал эдаким героем плутовского романа. А теперь я слушал опровержения: «Но ведь надо понимать, что