Сквозь тайгу к океану - Михаил Викторович Чуркин

городу охранял Кронштадт, а Владивостоку защиту с моря обеспечивала сеть фортов и батареи Русского острова. Во время Русско-японской войны 1904–1905 годов японцы не рискнули сунуться к Владивостоку, убоявшись его укреплений.

Неласково встретил остров прибывших пленников. К ним была приставлена новая караульная команда, так называемые аварские стрелки, злые как черти, плохо говорящие по-русски дагестанцы. Они тосковали по родине и ненавидели эти земли, где все им было чуждо, климат, войну и этих пленных, которых они должны были охранять. Стрелки, при любом удобном случае, толкали пленных прикладами, пинали сапогами и били безоружных людей. Пленных отвели в какую-то казарму, где были наскоро сколочены двухъярусные нары, и заперли.

Сеня и его товарищи по несчастью осмотрели помещение. Печи были частично разрушены, многие стекла в окнах разбиты. Промерзшая казарма казалась длинным склепом, где с посвистом гулял холодный ветер. Явным издевательством явился тот факт, что на нарах вместо матрасов или тюфяков были положены листы старого волнистого кровельного железа.

– Мужики, – крикнул какой-то разумный пленный, – не ложитесь на железяки, все почки отстудите, воспаление легких заработаете. Надо требовать у начальства дров и починки печей. У многих и так обморожения.

Однако дураков не сеют и не пашут, и некоторые недоумки, грохоча листами, стали взбираться на нары. Арсений осмотрел одну из печей и прикинул, как ее можно починить. С несколькими толковыми ребятами они подобрали разбросанные кирпичи и без глины заложили проломы, затем, собрав старые доски и прочий горящий мусор, растопили печь. Дыры в окнах заколотили чем попало, и скоро вокруг повеяло теплом. Поначалу печка дымила, но вскоре пламя загудело в топке и Арсений с ребятами, улегшись на полу подле тепла, погрузились в глубокий, но тревожный сон.

Узники острова

На следующее утро военнопленных вывели на плац. Теперь Арсений сумел толком осмотреть место своего заточения. Несколько пустующих казарм и складских помещений находились на склоне сопки. Один из склонов был крутым, почти отвесным. Покрытый талым снегом и льдом, он предоставлял верную возможность свернуть себе шею при спуске. Далее лежала узкая полоска берега и ледяное поле, тянувшееся до одного из мысов, на которых виднелись домики Владивостока. Эта сторона была огорожена ветхой деревянной изгородью. Три другие стороны, включая ворота части, перекрывал высокий кирпичный забор. Неподалеку в одноэтажном домике находилось караульное помещение. Узников охраняли трое часовых, которые бродили, охраняя направления в сторону ограды и пропускной сторожки возле ворот.

«Значит, так, с трех сторон могут подстрелить, а с обрыва спуститься без веревки невозможно, – отметил про себя Арсений. – Ладно, посмотрим, как сложится обстановка в дальнейшем».

А обстановка складывалась так. Офицер-белогвардеец в чине капитана некоторое время обрисовывал перед пленными ужасы советской власти, обкладывал матом арестантскую публику, чем даже немало позабавил хлопцев, а затем спросил, какие будут просьбы и предложения. Народ стал выкрикивать просьбы, такие, например, как отсутствие матрасов и одеял. Спросили и о кровельном железе.

– Это чтоб вы вшей не наплодили, – хохотнул офицер.

– Ты о своих вшах беспокойся, сука! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Кто сказал, выйти из строя! – заревел офицер.

Народ ответил молчанием. Вновь послышалась отборная брань. Наругавшись вдоволь, беляк несколько успокоился и заявил, что условия содержания будут со временем улучшены. Пленных вновь загнали в казарму, и вскоре охрана принесла два бака с похлебкой. На сей раз это была баланда из старой ржавой соленой рыбы, мороженой картошки и какой-то крупы. Есть такое пересоленное варево было почти невозможно, но голод не тетка, пленные хлебали эту баланду, а потом, мучимые жаждой, требовали кипятка или хотя бы воды, но караульные отвечали бранью, и тогда люди стали лизать лед на промерзших стеклах. Даже этой кормежки не хватило на всех.

– Проклятые палачи, сатрапы! – неслось со всех сторон.

Люди, на глазах, слабели от недоедания. Неизвестность порождала в душах некоторых узников отчаяние. В который раз Арсений с благодарностью вспоминал наставления и советы старого солдата Евсеича. Его ловкость и привитые молодому партизану навыки помогли и на этот раз. Сеня вырезал из палки немудреную деревянную ложку и пользовался ею на зависть соседей. Он наотрез отказывался давать ее кому-нибудь в пользование и оказался прав. Когда, впоследствии, у пленников появились ложки, то после еды их никто не мыл и началась дизентерия. Арсений же после еды тер ложку снегом, выскабливал финкой до белизны, и это в очередной раз помогло ему не заболеть.

Унылой чередой потянулись дни заключения. Предоставленные сами себе бывшие красноармейцы кто как мог проявляли себя. Одни замыкались в молчании, другие слонялись без дела, клянчили табак и приставали с ненужными разговорами. Появились нытики и агрессивные вымогатели. Словом, в трудный час многие явили свое дурное начало. Однако большинство пленных вели себя вполне достойно. Люди сходились по интересам или по землячеству в отдельные группы, тем самым пытаясь как-то скоротать время и не впадать в уныние.

Арсений тоже нашел троих интересных собеседников, которые к тому же оказались неплохими товарищами. Из обрывков старых газет, размоченного хлебного мякиша и бумаги они общими усилиями изготовили карты, а из нарезанных кругляшков палки вырезали незамысловатые шашки. Расчертили кусок жести на клетки и развлекались, коротая время за игрой, рассказывая о прочитанных книгах, о житейских историях и попросту травя анекдоты и байки. Играли без ставок на интерес. Арсений, еще в пору своего беспризорного отрочества, хорошо освоил картежную игру и даже водил дружбу с некоторыми шулерами. Один из них, «стирашник» Леня, был его добрым приятелем. Стирашниками в ту пору называли шулеров, которые стирали кожу на подушечках пальцев настолько, что чувствовали на картах мельчайший крап. Леня научил Сеню многим премудростям шулерского ремесла, и тот даже, одно время, стал азартным игроком, но поборол в себе эту страсть, видя как азарт порой приводит людей к трагедиям и даже лишает их разума. Примером тому был тот же Леня, который регулярно посещал одного богатого владельца ресторана – армянина по национальности. Он приходил к нему в условленное время и говорил: «Ну что, Вазген, я пришел за жалованьем».

Ресторанщик не мог удержаться от соблазна и, ругаясь, стремился взять реванш.

– Ничего, Левон, – кричал он, – я тэбе все равно обыграю!

Начиналась игра, и Вазген, в очередной раз, проигрывал шулеру все деньги, и даже часть имущества. Он готов был спустить все, но Леня прекращал игру и, забрав из кассы солидную сумму денег, говорил отчаявшемуся кавказцу: «Ничего, Вазген, ты еще отыграешься, а пока работай, богатей, а я в другой раз приду. Сразимся по новой. Тогда уж тебе непременно подфартит».

Один