Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон

Кошечке захотелось очутиться сейчас в этом паланкине и подремать, пока дорога, которую проходят за нее другие люди, движется под ней в обратную сторону. И она затосковала вдруг по своей няне, которая в каком-то смысле была ей ближе, чем родная мать.

Возможно, о няне ей напомнила группа встречных женщин. Это были работницы, рушившие рис. Они стряхивали со своих фартуков пыль рисовых отрубей и растирали затекшие плечи и руки.

Когда Кошечку и ее мать выселили из дома и отложенные на их содержание деньги таинственным образом исчезли, няня Кошечки пошла в контору по найму безработных. Там могли предложить только одну работу — рушить рис, то есть очищать его от шелухи в правительственном зерновом складе. Это была изнурительная работа. Кошечка вспомнила, как няня возвращалась в их новое тесное жилище — поздно вечером, вся в серой пыли. От этой пыли у старой женщины начался мучительный кашель. Кошечка боялась, что на такой работе няня потеряет здоровье, но та настояла на своем — так ей хотелось заработать для семьи своего господина несколько лишних медных монет. Это терпеливое самопожертвование было одной из причин, по которым Кошечка решила заключить договор с домом «Карп».

Когда Кошечка и Мусуи поднялись на арочный мост за деревней Ходогая, поэт поднял посох, чтобы не стучать им по доскам пастила.

— Не будем нарушать сон Дайси, — тихо сказал он.

Кошечка перегнулась через перила и взглянула вниз. Возле больших каменных опор, там, где мост нависал над землей, стояли узлы с вещами. Было похоже, что если не Дайси, то кто-то другой приютился там.

— В своих странствиях Дайси однажды провел ночь под мостом, когда его никто не пустил ночевать. Он написал об этом стихотворение, — пояснил Мусуи.

— Вы не могли бы прочесть эти стихи, сэнсэй? — Кошечка, конечно, знала их, но притворилась невеждой.

Путнику в беде

Они помочь не хотят.

Одна ночь — как сто.

Мусуи улыбался, кланялся и приветствовал всех встречных. Он любил странствовать и много раз проходил по этой дороге. Мусуи, наверное, мог ответить Кошечке на любой вопрос о Токайдо. А вопросов у нее было много.

Она хотела знать, насколько подробную проверку устраивают князья путникам, проходящим через их земли, насколько легко они посылают на порку или казнят на кресте тех, кто им не понравился. На каких реках есть пороги и как надо договариваться о цене с носильщиками на речных переправах? Сколько стоит ночь в хорошей гостинице, чашка риса или мытье в бане? На самом ли деле в горах есть разбойники? И самое важное — где находится следующая правительственная застава?

— Сэнсэй… — Тут она подумала, что лучше не проявлять слишком много любопытства к деталям. — Какая она — дорога, по которой мы пойдем?

— Путь? — Мусуи широко развел руками, словно обнимая залив, холмы, Фудзи, коричневые заливные поля, спускавшиеся по склонам, и улыбнулся толпе путников, которые обходили Кошечку и старого поэта, а он любовался пестротой и движением этого потока. — Путь — наша повседневная жизнь. Человеку спрашивать о нем — все равно что птице спрашивать, что такое воздух, или рыбе интересоваться составом воды.

Кошечка вздохнула: ее задача будет трудной. Она попыталась навести Мусуи на нужную тему обходным путем:

— Вы много раз ходили по святым местам, сэнсэй?

— Да, немало. Три раза я обошел вокруг острова Синоку, посещая восемьдесят восемь храмов, связанных с именем Дайси. Я побывал на месте его погребения — на горе Коя и в Краю восьми поднимающихся облаков.

Внезапно Мусуи поклонился куче хвороста, которая, поскрипывая, шла мимо них на ногах, тонких, как железные палочки, которыми берут угли из огня. Под хворостом еле угадывалась старая женщина, согнувшаяся под прямым углом так, что ее грудь была параллельна земле. Она брела, опираясь на суковатую палку.

— Тетушка, позвольте мне понести ваш груз.

Старуха недоверчиво уставилась на Мусуи из-под своей ноши. Когда поэт попытался поднять раму, к которой был привязан хворост, старая женщина увернулась, вырываясь из рук подозрительного незнакомца. Она оказалась на удивление сильной, но когда Мусуи отпустил вязанку, вес ноши потянул старую крестьянку назад, и ей пришлось пробежать несколько шагов вприпрыжку, прежде чем она восстановила равновесие.

— Дурак! — еле слышно пробормотала старуха.

— Я не собираюсь красть ваши дрова, тетушка.

— Такому важному господину, как вы, ваша честь, не положено беспокоиться о таких ничтожных людях, как я. — Крестьянка по-прежнему злобно следила за каждым движением Мусуи из-под хвороста, словно крыса, загнанная в угол, пытаясь понять, какую уловку еще придумает этот сумасшедший, чтобы обмануть и ограбить ее.

Кошечка пришла в ужас: неужели сэнсэй собирается нести дрова, как простой мужик. Ее ужас усилился при мысли, что поэт, скорее всего, взвалит вязанку на ее плечи.

— Пожалуйста, тетушка, — ласково и просяще улыбнулся Мусуи, — окажите честь недостойному паломнику, позвольте ему немного пронести вашу ношу во имя О-Дайси-сама.

Тетка остановилась и неохотно распустила на своей костлявой груди плетеный ремень из соломы. С еще меньшей охотой Кошечка помогла Мусуи взвалить на спину тяжелую деревянную раму.

Поза старой крестьянки не изменилась, когда с нее сняли груз: она по-прежнему шла согнувшись пополам, словно искала что-то потерянное. Ей приходилось держать голову под таким углом, что подбородок выдавался вперед. Одной рукой старуха крепко держалась за свой посох, а другую вытянула и откинула назад для равновесия. Босые ступни крестьянки оставляли на влажной земле длинные следы, она подволакивала ноги.

Мусуи замедлил шаг, чтобы не обгонять ее. Кошечка закрыла глаза, несколько раз глубоко вздохнула и про себя прочла мантру о спокойствии души: с такой скоростью она никогда не доберется до Киото.

— Вы идете в Исэ[23], ваша честь? — спросила старуха, искоса поглядывая на Мусуи.

— Одни боги знают это, тетушка: важен Путь, а не то, куда идешь, — Мусуи напал на свою любимую тему. — Мой ученик и я следуем предписаниям Дайси: бредем, пока не исчерпаем все силы, а тогда ложимся на землю, и в этом движении наше раздерганное существо становится одним целым.

— Что вы, гладкие городские священники, знаете об усталости? Вот я могла бы вам рассказать, как валятся с ног!

Тетка опомнилась от потрясения, и основные свойства ее характера вновь вступили в свои права.

Она повернула шишковатую голову и взглянула на Мусуи. Волосы у старой крестьянки были седые, по цвету и форме напоминавшие комки серого хлопка-сырца. Облепленный этой ватой череп старухи походил на кучу острых предметов, обтянутых тонкой мешковиной.

— У