Пирамида. Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях - Григорий И. Сидько

Юра: Давай…

Эдик: Может, банку битую начать?

Леня: Можно. А где она?

Эдик: В углу, в коробке.

Леня приносит из шатра трехлитровую стеклянную банку тушеного мяса с отбитым горлом, по ломаному краю которой торчат острые зазубрины. Выложив часть мяса в миску, он выставляет ее в центр стола, извлекает видимые осколки, складывает их в отдельную пустую тарелку.

Каждый зачерпывает по ложке мяса. Все едят медленно и осторожно, сосредоточившись на своих ощущениях.

Внезапно Сергей перестает жевать. Его лицо искажается гримасой боли и отвращения. Остальные тоже замирают и смотрят на него. Он лезет пальцами в рот, достает оттуда острое алое стеклянное перо, бросает его в тарелку с осколками, вытирает рукавом окровавленные губы и, так же молча и сосредоточенно, продолжает жевать дальше. Другие, вслед за ним, тоже возобновляют движение челюстей.

Из-за ближайших деревьев, над которыми поднимается дым от большого костра, раздается женский визг и плеск воды.

Некоторое время все прислушиваются к воплям.

Дожевав мясо, Эдик откладывает ложку и, повернувшись в сторону берега, вдруг начинает громко кричать:

— Марченко! Выйди из кустов!!!.. Марченко! Выйди из кустов!!!..

Сидящий рядом с ним Марченко вскакивает, как ошпаренный:

— Эдя!.. — сорвав панаму с головы Эдика, он пытается, с ее помощью, заткнуть ему рот.

ПОСЕЛОК ГАРМ. ЛЕТНОЕ ПОЛЕ. ВЕЧЕР.

Откуда-то издалека доносятся глухие раскаты грома.

Горный массив на горизонте скрыт под шапкой курящихся туч и облаков.

Костя стоит на влажной пустынной взлетной полосе. Раскинув руки в стороны, как крылья самолета, и запрокинув голову, он ловит ладонями и лицом редкие крупные капли начинающегося дождя.

ПЛАТО КУЛИКАЛОН. БАЗОВЫЙ ЛАГЕРЬ. ВЕЧЕР.

Оставив сидящих за столом, Володя встает, подходит к палатке, достает из нее пуховку, надевает, не спеша поднимается на осыпь и смотрит на окружающую плато горную цепь.

Из-за высокого хребта надвигаются копившиеся неделями несметные полчища легких пушистых облаков, вперемешку с мрачными, полными дождя и снега, тяжелыми тучами, первые из которых, движимые ровным сильным ветром, уже прорвались через низкие перевалы и ринулись, перегоняя друг друга, на штурм новой долины.

сверху:

Все меньше разрывов в облаках.

В эти быстро видоизменяющиеся окна на мгновения приоткрываются озера, арчовые леса, каменные осыпи.

Под потоками дождя, снега и града видны суетящиеся внизу люди, спешно снимающие с веревок развешенную на просушку одежду и стремительно разбегающиеся по своим хрупким и ненадежным матерчатым убежищам.

ПЛАТО КУЛИКАЛОН. НОЧЬ.

Гром. Шум падающей воды.

Яркие молнии ненадолго выхватывают из темноты отгородившиеся стеной дождя глухие и отдаленные закоулки плато.

ПЛАТО КУЛИКАЛОН. БАЗОВЫЙ ЛАГЕРЬ. УТРО.

В сильно покосившейся палатке, в самой ее середине — единственном сохранившемся сухом месте — зарывшись с головой в пуховку и несколько ватных спальных мешков, лежит, не двигаясь, Володя. Подушкой ему служат ботинки, накрытые бухтой мокрой веревки. Тяжелые влажные, истекающие водой скаты крыши низко провисают, почти касаясь беспорядочно разбросанной по углам сырой одежды, рюкзаков и снаряжения.

Открыв глаза, Володя смотрит прямо перед собой в небольшое порванное лениво колышущееся марлевое оконце, за которым видна криво стоящая оранжевая стенка соседней палатки.

Где-то рядом раздается звук раскрывающейся дверной молнии.

Голос Юры: Ого! Вот это да!

Рядом с ним раздается голос Марченко, имитирующий азиатский акцент:

— Попрыгушка Стрекозел

Лето красное пропел,

Оглянуться не успел —

Весь Джайлау белый стал…

Звук еще одной распахнувшейся палатки.

Голос Сергея: Да-а, бляха-муха, теплые Фанские горы…

Голос Эдика: Лучший способ перезимовать лето!

Володя осторожно, стараясь не задевать мокрых вещей, вытягивает из мешка руку и приоткрывает полог своей палатки.

В глаза ему ударяет яркий слепящий свет: все вокруг — земля, камни, деревья, палатки — усыпано толстым слоем свежего пушистого снега. В образовавшийся проем виден человек в серебристом перкалевом плаще, колдующий возле очага, из которого вьется тонкий сизый дымок.

Володя ударяет по скатам, сбрасывая с них снег, переворачивается на живот и высовывает голову наружу.

Из других палаток тоже торчат головы. Некоторые из них дымят папиросами. Никто не спешит вставать. Все лежат, лениво перебрасываясь словами.

Юлик: Марчук, а дальше что было?

Марченко вынимает изо рта папиросу:

— Попрыгушка Стрекозел

Мурабай домой пришел:

"Мурабай, Мурабай,

Ты меня домой пускай,

Свежий хлеб мне давай,

Сверху масло намазай".

Отвечает Мурабай:

"Ты все пел? Пел.

Чайхона сидел? Сидел.

Так иди пляши фокстрот

Белы тапочки вперед".

Миша, безуспешно раздувающий огонь, кричит от костра:

— Эдик, время!

Эдик достает из-за пазухи висящие на шнурке часы, смотрит на них, потом вытаскивает из глубины палатки рацию, соединяет идущий от нее проводок с длинным, свисающим с дерева кабелем и включает тумблер. В динамике возникают шумы, трески и завывания. Эдик крутит ручки шумоподавления и настройки.

Неожиданно, из всей этой эфирной неразберихи выплывает ясный, без помех, милый женский голосок:

— Двадцать один семнадцать, примите заказ.

Вместо ответа возникает какой-то ровный гул.

Женский голос: Аль-Фараби три восемь.

Снова долгий шум в рации.

Женский голос (смеясь): Нет, спасибо, у меня уже есть такая… Нет… Нет… Подожди-ка минутку…

Шум в рации.

Женский голос: Ноль восемь пятьдесят три, слышите меня?.. Ленина сорок семьдесят девять сняли заказ… Да… Хорошо…

Эдик выключает рацию:

— Бесполезно. Забили линию.

Володя: Эдя, заказал бы сюда тачку.

Юлик: С едой.

Сергей: И с диспетчершей…

Эдик: А мне кошмар сегодня ночью приснился! Как будто мы с женой стоим почему-то на шоссе посреди леса и ловим машину. Вокруг пустынно, никого нет. А вечер уже. И вот, из-за холма появляется такой автобус, "Львовский", фарами дорогу освещает… Ну, мы голосуем. Он останавливается, открывает переднюю дверь. Заходим — а там все сидячие места заняты и весь автобус — мои знакомые бабы! Ну просто все, с какими я когда-либо дело имел!..

Марченко: Как же они в один автобус-то влезли?

Эдик: Ну, ты уж прямо…

Миша (от костра): Подымайтесь! Рассвет уже брезжит бордо!

Сергей: Онегин, я с кровать не стану…

Володя: Кто эти мужественные люди, эти герои, которые подадут нам завтрак прямо в постель?

Миша: Сходил бы, лучше, за водой.

Марченко: А что сегодня на завтрак?

Миша: Угадай с трех раз.

Марченко: Поридж.

Миша: Потрясающе!

Марченко: Я феномен?

Эдик и Юлик (одновременно): Гусары, молчать!..

Понемногу все лениво вылезают из палаток и плетутся в большой брезентовый шатер, где рассаживаются на ящики, вокруг перевернутой вверх дном коробки из-под яиц.

Здесь холодно и сыро. Везде валяются пустые размокшие коробки, холщовые мешки, ящики. В углу громоздится