Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - Мария Сергеевна Неклюдова

этого – писал он из рук вон плохо, а ведь писал он так же, как говорил. Нет нужды повторять, соперник всегда стеснителен, но шевалье в этом качестве был столь неудобен, что даме лучше было иметь на руках четырех кавалеров сразу, нежели его одного. Он был расточительно щедр, а потому ни его возлюбленная, ни соперники не могли рассчитывать на верность собственных слуг. В остальном – милейший человек на свете.

Он уже двенадцать лет любил Фезик, женщину столь же необычную, как и он сам, чьи достоинства были так же исключительны, как его недобрые качества. Но из этих двенадцати лет пять она провела в изгнании, будучи приближенной принцессы Леоноры, дочери Горнана Галльского, к которой судьба была неблагосклонна из-за ее добродетели и великой отваги, не позволявшей снизойти до низостей двора[165]; во время их отсутствия шевалье не слишком упражнялся в постоянстве, и сколь ни была мила Фезик, его неверности заслуживают некоторого оправдания, ибо она никогда не дарила ему своей благосклонности.

Меж тем он умел возбудить ревность, в том числе графа де Вореля[166]. Однажды Ворель упрекал графиню Фезик в любви к шевалье; она ему отвечала, что он сошел с ума, если полагает ее способной полюбить величайшего плута на свете. «Что за нелепый резон, сударыня, вы приводите в свое оправдание! – возразил Ворель. – Как будто я не знаю, что по части плутовства вы ему дадите фору, и все же не могу перестать вас любить». Хотя шевалье влюблялся везде, где можно, тем не менее его наибольшей слабостью была Фезик, и стоило ему начать ее видеть немного чаще обычного, он забывал все прочие обещания и возвращался к ней.

И он был прав, ибо Фезик была восхитительна: карие блестящие глаза, точеный нос, приятный рот прекрасного оттенка; белый, ровный цвет чуть удлиненного лица – из всех женщин на свете лишь ее мог украсить острый подбородок. Волосы пепельного цвета; наряды всегда приличны и галантны, но главным украшением служила ее манера держаться, а не богатство одеяний. Ее ум отличался живостью и естественностью. Описать ее нрав невозможно, ибо, помимо свойственной ее полу скромности, она была способна перенять любой нрав. Обычно, размышляя над тем, что надо сделать, в конце рассуждаешь лучше, чем в начале. У Фезик все наоборот: ее размышления шли во вред поступкам. Не знаю, уверенность ли в собственных достоинствах побуждала ее не заботиться о поклонниках, но она никогда не давала себе труда их завоевывать. По правде говоря, если кто-нибудь появлялся сам по себе, то у нее не хватало ни твердости, чтобы от него избавиться, ни мягкости, чтобы его удержать. Он мог уйти или остаться, и то и другое на свой страх и риск.

Итак, как я сказал, шевалье не видел ее уже пять лет и, чтобы не терять зря времени, в ее отсутствие обзавелся множеством предметов поклонения, среди которых была герцогиня де Виктори, а три дня спустя – Лариса[167]. По этому поводу Проспер написал шевалье сонет[168]:

Как! Вы утешились, хоть громовым ударом

Был поражен предмет, что вам казался мил!

Любовник истинный и с неподдельным жаром

Себя бы с ним в одной могиле схоронил.

Как! Это сердце новый пламень охватил!

Такой неверности прощенья нет недаром:

Несчастный, что еще вчера белугой выл,

Галантен ныне и напудрен, как пред балом!

О, недостойный пыл, он отзовется вам:

Кто изменил любви, найдет измену сам,

Уже вас манит та, которой нету краше.

Я знаю хорошо, кому несете вздох.

Я сам ее люблю. И утешенье ваше

Сегодня моего отчаянья залог.

Некоторое время спустя после начала этой истории Фезик вернулась в Париж, и шевалье, которого подле Ларисы не удерживало ни малейшее проявление благосклонности, оставил ее и вернулся к Фезик. Но не в его натуре было долго пребывать в одном и том же состоянии, он заскучал и принялся ухаживать за Арделизой в то же время, что и Самилькар. И хотя добиться женской благосклонности у него было еще меньше шансов, чем у Самилькара, он был даже менее настойчив. Напротив, пока он мог шутить, пускать слухи, что влюблен, находить достаточно легковерных людей, которые, принимая все за чистую монету, потакали бы его тщеславию, а также чинить неприятности сопернику и затмевать его нарядом, он не слишком рвался добиться того, к чему все стремятся. Ему было тем более трудно склонить к себе даму, ибо он никогда не говорил всерьез и ей следовало обладать самым лестным о себе мнением, чтобы поверить, что он действительно в нее влюблен.

Как я уже сказал, никогда нелюбимый поклонник не приносил столько затруднений. У него под рукой всегда было три-четыре лакея без ливреи, прозванные им «серыми», которые следили за его соперниками и возлюбленными. Однажды Арделиза, поломав голову над тем, как без ведома шевалье д’Эгремона пойти на свидание с Самилькаром, решила сбить его со следа, отправившись туда пешком, в плаще, в сопровождении одной камеристки, и переправиться через Сену на лодке, а своих людей послала дожидаться в предместье Сен-Жермен. Но первый, кто ей подал руку, чтобы помочь сесть в лодку, был один из «серых» шевалье д’Эгремона; в его присутствии она вместе с камеристкой радовалась, что им удалось обмануть шевалье, и рассказала, как собиралась провести день. Переодетый лакей тут же отправился предупредить своего господина, и тот назавтра немало удивил Арделизу, пересказав подробности ее вчерашнего свидания.

Когда благородный человек получает уверенность, что его возлюбленная любит другого, он оставляет ее быстро и без шума, в особенности если она не давала ему обещаний; но шевалье был не таков. Когда он не мог внушить любовь, он был готов рискнуть жизнью, только бы его соперник и возлюбленная не знали покоя. Арделиза ни во что не ставила ухаживания шевалье, в которых тот был весьма усерден на протяжении трех месяцев, и оборачивала в шутку все его разговоры о страсти, тем более что не сомневалась, что Фезик он любил куда сильней, да и мил он ей был не больше черта; и тут-то поклонник решил, что письмо возымеет больше действия, чем все его речи. Поэтому он написал ей следующее.

Письмо

Возможно ли, моя богиня, что вам неведома любовь, зажженная в моем сердце вашими глазами, этими прекрасными светилами? И хотя с вами