Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин

О братья! Проклят, проклят будет,

Кто этот страшный день забудет,

Кто эту кровь врагу простит.

Из Бодайбо «скачем» вниз по ночному Витиму. Справа остается густая россыпь ярко-желтых, похожих на крупные самородки огней «золотого города». Слева мелькает электрическая гирлянда Мамаканской ГЭС. С ходу проскакиваем перекаты Булыжный, Собачьи норки, Брызгунья. Вскоре справа, среди мерцающих скал, замаячили неотчетливо огни.

— Витимск!

Саша торопливо включает киловаттный прожектор. Мощный бело-синий луч света рассекает густую темень, выхватывает сонные строения, отражается на стеклах в окнах знакомого дома. Киловаттка мигает, но окна остаются безучастны. Саша упрямится, бледнеет, кусает губы и вгоняет в окна столько света, что дом, кажется, вот-вот охватится пожаром.

Мы быстро удаляемся. В последнюю минуту, когда судно уже отвернуло в излучину и строения вот-вот должны были скрыться за крутым изгибом, зажглись окна, за стеклом резко откинулась занавеска, мелькнула легкая девичья тень.

— Вера, — негромко, почти шепотом произносит штурман. Он перестает терзать губы, лицо согревается обаятельной юношеской улыбкой.

После витимского похода в Пеледуе миловидная девушка-диспетчер с густыми светлыми волосами, оттеняющими наведенные тени под глазами, пробежала взглядом мое удостоверение, пожала острым плечиком:

— Что вы от меня хотите?

— Хочу дальше спускаться вниз по Лене на современном корабле.

— Кораблей у нас не бывает, — поправила она меня, — так речники не говорят.

— На современном судне, — поспешил я исправить ошибку.

— Пока ничего подходящего нет, — дернула острым плечиком диспетчер. — Придется подождать. Не пойдете же вы на лаптёжнике? — И она кивнула в сторону окна.

Из окна пристани я разглядел «лаптежника». Колесный пароходик напоминал раскоряченного краба. Продвигается неловко, будто карабкается по воде. Отчаянно пыхтит. Длинная, голенастая труба нещадно чадит. Корма с выгнутыми арками похожа на панцирь. С боков, словно огромные уши, посажены кожухи, из-под них торчат плицы-лапты, с глухим стуком ударяющие по воде.

С «лаптежниками» я уже знакомился. В Осетрово, помнится, я побывал на одном из них — «Титане». С глубоким почтением ходил я по дощатой, пропахшей мазутом и маслами палубе речного старца, заглядывал в крошечные каютки, говорил с командой и с удивлением узнал, что речной трудяга не уступает в силе тому же толкачу, запросто тянет тяжеловесные составы. В тех местах, где современный буксир застрянет, «лаптежник» шлепает свободно. Не страшна ему межень, не боится он «черной воды», запросто топает по перекатам и отмелям.

Еще недавно колесники были обречены, готовились на слом. Потом корабелы одумались. По их выкладкам вышло, что колесники — не только прошлое речфлота, но и его настоящее, больше того — будущее! На ленских верфях нынче закладывают колесные суда. Новые «лаптежники» уже бороздят Лену и ее притоки; они незаменимы в верховьях, где подчас не проходят даже легкие глиссирующие пассажирские суда. Получше разобраться: «лаптежники» не так уж и похожи на лапти. Напротив, они по-настоящему красивы, можно сказать — даже эстетичны. Конструкция колесника, его формы, даже расплющенность целесообразны, гармоничны, естественны. Колесник слитен с рекою, составляет с ней одно целое. Да и силищей наделен немалою. Так наподдаст волной — пошатываются пятитысячники! Речной богатырь!!!

Мои размышления прервала группа речников, шумной ватагой ввалившихся в диспетчерскую. Среди них выделялся коренастый мужчина средних лет, с веселым прищуром синих глаз. Узнав, в чем дело, он тут же решил проблему:

— Могу взять с собой. Закачаюсь топливом и отправимся в низовья.

Танкер наш автоматизирован. Дать ли ему ход, застопорить, отвернуть в сторону, даже якорь отдать — знай жми кнопки. Судно буквально нашпиговано сложнейшей аппаратурой, с помощью которой дистанционно управляют двигателями, рулевыми перьями. Есть эхолот, локатор — словом, сплошная автоматика. Прежде, бывало, упрутся два дюжих кормщика в весло-правило́ и едва управляются с баркасом на перекатах, семью потами исходят. Ни приборов не было, ни комфорта. Теперь судоводитель посиживает в мягком кресле, курит сигарету, нажимает кнопки — дамская работка!

Все это так. Вместе с тем танкер водоизмещением в тысячи тонн, длиною больше сотни метров, с трехметровой осадкой ни в какое сравнение не идет с плоскодонным легковесным деревянным барком. Железному гиганту тесно в Лене. «Дамская работка» требует от судоводителя напряжения всех сил, ювелирного мастерства. Оттого и не сходит ночью с мостика капитан.

Каюта у меня светлая, отделана пластиком. Прямо-таки стерильная чистота царит повсюду, от машины до рабочей палубы, которая в лучах нещедрого северного солнца сверкает белой краской.

Порядок и прибранность на танкере поддерживается Федоровной. Каждое утро, вооружившись ведром и шваброй, она трет, чистит до блеска салон, рубку, каюты, трапы, коридоры, поручни. Да и сама опрятна, делает приборку в свежем белом халате и как бы сливается с тем сверканием, что поддерживается ее старанием. Когда же «марафет» закончен, Федоровна снимает халат, надевает клеенчатый фартук, идет в прачечную, включает стиральную машину.

Федоровна сибирячка. Она невысокого роста, полная, улыбчивая. Жизнь у Федоровны складывалась непросто. Муж ее, любитель больших скоростей, однажды наскочил на «Вихре» на сухогруз… На ее плечах осталось двое детей. Чтобы поднять их, зимой она работает в столовой, летом устраивается матросом. Я привык к тому, что Федоровна с утра до вечера в делах, поэтому был крайне удивлен, когда однажды вечером, зайдя к ней в каюту, застал ее за столом, ломящимся от… книг. Федоровна склонилась над лоцманским учебником, большие круглые очки делали ее лицо непривычно серьезным. Она что-то вычерчивала в тетради. Мой неожиданный приход нисколько ее не обескуражил. Просто, будто о чем-то будничном, стала рассказывать о том, что учится на втором курсе заочного отделения в речном училище. Мечтает стать капитаном. Ни больше ни меньше: капитаном! Федоровна не испугалась недоуменного выражения на моем лице. Не стала доказывать, убеждать. Просто повторила: «Буду капитаном».

Я подсчитал: если к ее возрасту прибавить время, которое понадобится для окончания училища, работы штурманом, набора плавательного ценза, то до выхода на пенсию в 55 лет она при самых идеальных условиях сможет проработать капитаном всего лишь год. Стоит ли ради этого корпеть над книгами, лишать себя отдыха? На мои возражения Федоровна с сибирской настойчивостью, нисколько не впадая в пафос и все с той же открытой улыбкой говорит:

— Пускай капитаном буду год. Но этот год будет моим.

И опять склонилась к учебнику — в очках, с карандашом в руке, с удивительной мечтой, на пути к которой ее ничто не остановит. Не собираюсь утверждать, был ли то каприз или настоящее призвание, но уверен, что в движении к большой заветной цели для человека, обладающего характером, не может служить помехой ни возраст, ни житейские заботы, ни мещанские подсчеты. Федоровна относится именно