Счастливый час в «Каса Дракула» - Марта Акоста

— Но я действительно публикуюсь, — возразил он. — Печатаю статьи, исследовательские работы.

— К чему лукавство?

— «Лукавство»? Интересные слова вы употребляете!

— Книги всегда были моим утешением, — сказала я с издевкой, хотя это и было правдой.

Кто-то осторожно постучал в дверь. Освальдо открыл ее, и официант вкатил в номер столик с запотевшим кувшином и двумя коктейлями в кокосовой скорлупе с розовыми зонтиками и украшениями из ананасов. Они были такими красивыми, что хотелось их сфотографировать.

Когда официант удалился, Освальдо протянул мне напиток в кокосовой скорлупе и сел на диван.

Я глотнула ледяную смесь. Она была сладкая и фруктовая. Всего час назад я чувствовала себя не в своей тарелке, зато сейчас радовалась собственной восхитительной хитрости и наслаждалась вниманием потрясающего мужчины, живущего в шикарной хате.

— Я почти уверена, что это напиток потерянного поколения.

— Вы так и не рассказали, о чем вы пишете.

Хотя я до сих пор не оправилась от критики Себастьяна, мой ответ прозвучал жизнерадостно:

— Рассказы с политическим подтекстом.

Освальдо наклонился поближе и пристально взглянул на меня:

— То есть политические триллеры? Как у Ле Карре и Круза Смита?

Я никогда не читала книг этих авторов, однако сомневалась, что в их романах речь шла о зомби.

— Не совсем. Я использую элементы сверхъестественного, чтобы показать различные стороны нашей жизни — добро, зло, бессознательное, подсознательное и так далее.

Освальдо широко улыбнулся. У него был большой, чувственный, красивый рот, и с этого момента собеседник показался мне еще более привлекательным.

— Значит, ужастики, — уточнил он. — Вы во все это верите? В чудовищ, призраков, вампиров?

Я не собиралась тратить время на защиту своего творчества перед человеком, который предпочитал более привычные литературные жанры, поэтому сказала только:

— Я не считаю себя суеверной, но у мифов есть свое предназначение. Они символизируют наши тревоги и страхи и объясняют их так, как это не может сделать наука.

— Вы так считаете? — изумился он. — И какое же предназначение у лохнесского чудовища?

Ну вот, теперь он дразнится!

— Вам понравился новый роман Себастьяна? Если да, то знайте — мы с ним работаем в совершенно разных стилях.

— Я об этом догадываюсь, — сказал Освальдо. — Я пришел на этот вечер, потому что меня заинтересовало его творчество. Я много слышал о нем. Но пока еще не успел прочитать роман.

— Критики от него в восторге, — заявила я, решив таким образом воздержаться от комментариев по поводу книги Себастьяна.

— Это правда, — согласился Освальдо. — Он слишком расчетлив для писателя, такой весь из себя влиятельный. Он всегда такой?

— Значит, вы предполагаете, что я хорошо его знаю? — спросила я.

Освальдо глотнул коктейля.

— Э-э… Ну да, так мне показалось.

И вдруг мне все стало ясно.

— Я-то думала, вы пригласили меня сюда, потому что вас заинтересовали я и мое творчество. А вы просто хотели расспросить о Себастьяне! — Моя грудь прямо-таки осела от стыда. Я быстро проглотила остаток коктейля — мои мозги при этом просто заледенели, что, впрочем, было вполне подходящим состоянием для данной ситуации. Я могла бы побиться об заклад, что Освальдо гетеросексуал, но чертов официантишко был абсолютно прав. — Сегодня мне хватило выше крыши!

Я поднялась со своего места и взяла сумочку. Вечер еще можно спасти. Пойду в холл, позвоню друзьям и узнаю, куда они направляются сегодня.

— Спросите Кэтлин, — посоветовала я Освальдо. — Она знает, где остановился Себастьян. Человек с вашими средствами может без труда назначить встречу, собеседование, обед и вообще — все что угодно!

Освальдо вскочил с дивана.

— Нет, нет, это… — Он схватил меня за руку. Я ощутила тепло его красивых пальцев на своей коже. — Да, я хотел узнать побольше о нем, но вы… в вас есть что-то… я никогда не думал, что встречу человека, который заставит меня почувствовать…

Здесь мне полагалось бы задохнуться от злости.

— Вы меня не за ту принимаете!

На самом же деле я была как раз той, за кого меня приняли: позволила какому-то сомнительному типу в чудном костюме, якобы доктору, увезти меня с гламурной тусовки, притащить к себе в номер и оскорбить, — и при всем при этом я внезапно осознала, что никогда и ни к кому в жизни не испытывала подобного влечения. Я была именно той, кто в ту же секунду страстно прижала его к себе и поцеловала так, будто завтра этого мира уже не будет.

Мне казалось, что будущее не наступит, а прошлого не существовало, я переживала единственно и исключительно настоящий момент. Стремление ощущать его было куда сильней, чем обычное, вспыхнувшее под воздействием кокосового коктейля желание. Мозг полностью отключился, передав управление нервной системе. Я уже не понимала, где кончается мое тело и начинается тело Освальдо. Я чувствовала, что чья-то рука гладит чью-то спину, но чьей была рука, а чьей спина, я понятия не имела.

Наши губы слились, языки скользнули друг к другу, а ноги сплелись в стремлении объединить тела. Мы прижимались к друг другу безудержно, страстно и, споткнувшись о журнальный столик, упали на ковер, при этом Освальдо оказался подо мной.

Ощущение было такое, будто передо мной открылась дверь, ведущая к свету и безграничному пространству, и я ступила за порог. Я испытывала настоящее счастье, какого не переживала еще никогда. Будто бы до этого окружающий мир был черно-белым, а теперь стал цветным.

Почувствовав солоноватый привкус во рту, я оторвалась от Освальдо. Дотронувшись до своего лица, я обнаружила ранку на нижней губе. На пальцах остались следы крови. Освальдо тоже поранил губу во время падения. В уголке его рта красовалась блестящая красная капля.

— Милагро, — прошептал он.

Вместо того чтобы прижать меня к себе, или же отстраниться и посмеяться над нашей неуклюжестью, Освальдо просто смотрел на меня своими дымчато-серыми глазами. Его грудь мерно вздымалась от неспешного дыхания, а красная-красная капля балансировала на границе между розовой губой и кремовой кожей.

Конечно, я знала об опасности контактов с биологическими жидкостями другого человека, однако безудержное влечение все возрастало. Это может показаться безрассудным и неблагоразумным, но я и не пыталась его сдерживать. Моя обычная осторожность рассеялась без следа под напором жгучей страсти. Я склонилась к Освальдо и прижалась своим пораненным ртом к его губам, наслаждаясь им, с жадностью впивая каждую клеточку, каждую капельку.

Его вкус — это вкус океана, земли, неба, вкус самой жизни. Я слышала, как Освальдо сказал: «Нет, этого делать нельзя», — однако его слова не убедили ни его, ни меня. Он крепко прижал меня к себе и перевернул так, чтобы оказаться сверху. Когда мы уже пытались раздеть друг друга, до меня вдруг донесся какой-то шум, громкие настойчивые удары. Эти звуки производили не мы — еще не мы. А потом дверь распахнулась, и кто-то закричал: