Своя гавань - Елена Горелик

Галка думала о том же. Но как это провернуть? Нагрянуть с полицейским ордером и десятком дюжих парней? Так эти придурки ещё в окна прыгать начнут, ноги поломают, крику не оберёшься…

— Этьен. — Идея пришла в голову как всегда неожиданно, и как обычно оказалась сумасшедшей. — Кто там в этой грешной троице верховодит? Чья идейка была?

— Диего Эстрада. Он больше всех пострадал от кулаков Роже, и свидетели уверяли, будто он не раз прилюдно ругал своего обидчика и даже клялся зарезать.

— Идиот… Ладно, скажи парням, чтобы по-тихому обложили дома остальных и следили за каждым движением. А я навещу сеньора Эстраду-старшего.

— Одна ты туда не пойдёшь, — твёрдо заявил Джеймс.

— Хорошо, Джек, мы пойдём туда вместе, — на удивление легко согласилась Галка…

Из дневника Джеймса Эшби

Я считал, что у глупости человеческой всё же есть какие-то границы. Мы ведь творения Божьи, в каждой душе горит искра Его благодати! Оказывается, нет предела совершенству.

Вряд ли уважаемые сеньоры, как раз собравшиеся в доме купца Луиса Эстрады, ожидали нашего визита. Они так испугались, что я уже собирался послать за доктором. И с перепугу решили, будто Эли в курсе их заговора. Эли же действительно притворилась, будто ей всё известно, и это намного облегчило ей задачу…

Испанцы сидели тихо, как пришибленные. А Галка переводила суровый взгляд с одного сеньора на другого.

— Итак, господа, — сказала она, выцеживая каждое слово сквозь зубы, — надеюсь, вам понятна вся безнадёжность вашего положения? А теперь давайте подумаем, как из этого положения вы будете выбираться… Мало того, что вы вознамерились способствовать свержению властей республики — вы укрываете в своих домах убийц. Не смотрите на меня так, будто не знаете, в чём дело. Вчера вечером было совершено покушение на убийство квартирмейстера Роже Пикара, офицера флота Сен-Доменга. Я знаю, кто это сделал, знаю, почему. Знаю и то, что в данный момент трое покушавшихся сидят по домам. Я о вашем сыне, сеньор Эстрада, а так же о ваших чадах, сеньоры Сантос и Эскобар. Не дёргайтесь, все выходы из ваших домов блокированы, мышь не проскользнёт.

— Господи, помилуй… — простонал Луис Эстрада. — Мой сын! Мой единственный сын!.. Сеньора генерал, что же нам делать? Как я могу отдать единственного ребёнка на растерзание…

— Ваш сын уже далеко не ребёнок, уважаемый, — сухо ответил Джеймс. — В семнадцать лет я уже отвечал за свои поступки как взрослый. Кроме того, никакого «растерзания» не будет, если вы сами выдадите страже преступников. Будет суд. Роже Пикар выжил, и доктор клянётся, что хоть пациент и потерял много крови, он ещё долго будет сквернословить и пьянствовать по тавернам. Пусть это не лучший образчик рода человеческого, но наши законы распространяются на всех. На всех, сеньоры! — Эшби намеренно сделал акцент на последних словах. — Городской прокурор — испанец. У вашего сына и его друзей есть шанс отделаться пятью годами соляных копей. Поверье, это куда лучше виселицы.

Луис Эстрада, представив своего наследника в каторжных лохмотьях, на цепи, машущего киркой и исходящего рудничным кашлем, бурно разрыдался. Воспитал сыночка, нечего сказать… Он ещё смутно надеялся растрогать нежданных гостей искренним родительским горем, но сеньора генерал грубо развеяла эти надежды.

— У нас тоже единственный сын, сеньор Эстрада, — мрачно проговорила она. — И мы с мужем тоже любим его больше всех на свете. Но если он в будущем совершит нечто подобное, мы сами его свяжем и приведём в тюрьму, как бы это ни было нам больно. Дело не только в законе, который един для всех. Дело в том, что если вы не выдадите своих сыновей под суд, брат и друзья Роже Пикара сами обо всём прознают. И тогда начнётся уже самосуд. Вы хоть понимаете, какой кошмар начнётся в городе? Всех испанцев пустят под нож только потому, что трое молодых придурков подрезали одного пьяницу, а взрослые дураки не захотели выдать их страже. Не надейтесь на моё слово, сеньоры. Я при всём желании не смогу остановить своих людей, когда они пойдут по улицам с ножами в руках!

— Выбирайте, сеньоры, — добавил Джеймс. — Либо вы отдаёте провинившихся под суд, либо никто не сможет гарантировать безопасность испанской общины Сен-Доменга. Вы попросту погибнете все. Вместе с сыновьями.

— Как вы жестоки, сеньора! Бог и святая церковь учат нас милосердию! — рыдал Луис Эстрада.

Галку словно кнутом ударили — так она вскинулась и прожгла испанца гневным взглядом.

— Святая церковь? Милосердие? — в её голосе слышался звон стали. — Кто-то из служителей святой церкви сказал однажды Симону де Монфору, опасавшемуся убить вместе с еретиками и истинно верующих: «Убивай всех, сын мой, Бог узнает своих». Уж не этот ли урок милосердия вы имели в виду?..

Когда супруги Эшби покинули дом испанца, впустив туда четверых парней из стражи, Джеймс посмотрел на жену… и увидел в её глазах слёзы.

Я видел, с каким лицом Эли бросилась навстречу маленькому Джону, когда малыш выбежал на улицу с криком: «Мама приехала!» Моя милая, моя бедная Эли, самой судьбой обделённая правом на материнство, как же она любит нашего приёмного сына! Я представляю, каких усилий ей стоило не поддаться на слёзы испанца, испугавшегося за своего единственного ребёнка. И хорошо представляю, что творится в её душе сейчас…