За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье - Юрий Борисович Ильинский

Прежде всего оказалось, что медвежонок совершенно не выносит одиночества и его просто нельзя оставлять одного. Выяснилось это в первую же ночь, когда, проснувшись, Мишка завозился в своем ящике, сбросил фанерную крышку и зашлепал лапами по полу. Водворив его на место, мы прикрыли ящик другой крышкой — дощатой, сверху положили пару тяжеленных гантелей в надежде, что беспокойный звереныш теперь без посторонней помощи из ящика не выберется. Но не тут-то было: на следующую ночь Мишка ударом лапы вышиб крышку, отшвырнув ее вместе с гантелями. Они загрохотали по полу, шум всполошил соседей. Пришлось привязать медвежонка к трубе центрального отопления, однако он принялся бешено рваться с цепи, но, сообразив, что освободиться не удастся, заплакал, как обиженный ребенок.

С трудом Мишку удалось успокоить, а в дверь уже ломились встревоженные соседи, решившие, что стряслась беда. Удовлетворить их болезненное любопытство удалось лишь самой бессовестной ложью, пришлось сказать, что у нас заночевала маленькая племянница и ночью у нее разболелся животик. Едва успокоенные соседи разошлись, «племянница» завопила снова. К утру выяснилось, что, если медвежонка отвязать и приласкать, он немедленно стихает.

Наконец мы улеглись, но, едва только задремали, Мишка закапризничал сызнова. Оказывается, он спокойно себя чувствовал лишь в компании бодрствующих людей. Заснул я, убаюканный колыбельной песней, которую, безбожно перевирая слова, басом напевал тесть, размеренно почесывая у медвежонка за ухом.

Утром за столом царила напряженная тишина, вскоре нарушенная тещей:

— Интересно, где воспитывался этот медвежонок? Кто его тебе подарил? Ты же, Юра, не станешь после сегодняшней ночи уверять, что поймал его в тайге?

Это был ядовитый вопрос. Весьма и весьма недвусмысленно намекалось на то, что ни в какой тайге я не был, а ежели я не был в тайге, то где же я столько дней пропадал, возвратившись с бронзовым, очень похожим на южный, загаром? У кого? И кто этот, а точнее, эта?.. И за какие такие заслуги я медвежонком награжден? Невинный, казалось бы, вопрос явно встревожил мою жену, хоть она и молчала…

Я не знал, что сказать. В самом деле, откуда у медвежонка столь странные привычки? Напряжение за столом крепло, но было рассеяно самым неожиданным образом — медвежонок подковылял к теще, положил голову ей на колени и заплакал жалобно-жалобно.

— Он же голодный! — возмутилась теща. — Кушать просит.

— Почему вы так думаете?

— Ха! Так мы его уже два раза кормили, покуда ты изволил почивать.

Мишке согрели молоко, налили в бутылку, Мишка схватил ее передними лапами, встал на задние и, покачиваясь из стороны в сторону, причмокивая от удовольствия, прошелся по комнате. Бутылку он опустошил моментально.

Я отправился на работу. Когда вернулся, Мишка мирно спал в своем ящике, пол темнел подозрительными пятнами, а домашние вели пространные разговоры на отвлеченные темы, что и настораживало. Вскоре, впрочем, выяснилось, что за время моего отсутствия медвежонок основательно порезвился — сдернул с тумбочки телефон, вырвал с корнем и обглодал фамильный фикус. Обо всем этом мне было сообщено с эпическим спокойствием, что насторожило меня еще больше.

Вечером я кормил Мишку сам. Высосав две бутылки молока, медвежонок забрался ко мне на колени и благодарно засопел. Спать он, однако, не собирался, а, решив поразвлечься, для начала попробовал зубами крепость моих пальцев, осторожно сжимая их острыми клыками. Не могу утверждать, что это приятно, но Мишке сия процедура, по-видимому, нравилась, он хватал мой палец, запихивал в рот и сосал как соску, да еще кряхтел от удовольствия. Я попробовал вытащить палец, но не тут-то было — Мишка придержал его зубами и не отпускал до тех пор, покуда не отполировал палец до блеска.

Медвежонок так пристрастился к этому занятию, что постоянно бегал за мной, выклянчивая импровизированную соску. Радости это пристрастие мне не приносило, зато когда в своих хулиганских игрищах Мишка преступал все мыслимые и немыслимые пределы, протянутый ему палец действовал магически — Мишка тотчас же утихал, становился потешным добродушным увальнем, совершенно безобидным и на редкость симпатичным. Мой опыт нашел широкое распространение, «пальцетерапия» стала широко применяться, но впоследствии от испытанного метода усмирения пришлось, к сожалению, отказаться.

Пойти на это мы вынуждены были после одного инцидента на кухне. Кто-то из домочадцев неплотно прикрыл за собой входную дверь, и Миша выскочил в коридор. О, эти коридоры московских коммуналок — темные, узкие, тесные, заставленные разным хламом! Поплутав по закоулкам, медвежонок услышал голоса и рысцой побежал на кухню, где в эту минуту кипела шумная дискуссия на очень важную тему — об очередности выноса общественного помойного ведра. Некоторые жильцы от сей почетной обязанности старательно уклонялись. Естественно, возник спор, стороны обменивались мнениями столь энергично, что в пылу не сразу заметили мохнатого пришельца. Первым узрел его Лесючок, томный, развинченный юноша, имевший скверную привычку часами болтать по телефону. Вот и сейчас, как обычно, он стоял у распахнутой кухонной двери, сладко воркуя в телефонную трубку. Внезапно невидимая собеседница Лесючка, а общался он только с собеседницами, услышала сдавленный крик, коему предшествовало неловкое движение медвежонка: присев у ног Лесючка, Мишка с аппетитом зажевал его отглаженную штанину и, видимо, вознамерился отгрызть от нее порядочный кусок, для чего и надорвал плотную ткань, потянув ее к себе. Увлеченный беседой Лесючок дернул ногой, однако настырная «кошка» не отставала. Перехватив трубку левой рукой, Лесючок нагнулся, дабы врезать по шее обнаглевшей скотине, но, увидев, кто покусился на его пижонские брюки, отчаянно завопил. Дискуссия на кухне тотчас же прекратилась, Лесючок влетел на кухню, промчался через разгоряченную толпу спорщиков и укрылся в своей комнате, захлопнув за собою дверь. Телефонная трубка маятником раскачивалась на шнуре, попискивая тоненьким испуганным голоском:

— Алле? Алле? Лёсенька, где ты?

Митинговавшие соседи высыпали в коридор, кухня мигом опустела, обрадованный Мишка кинулся к людям, которые почему-то с воплями бросились врассыпную. Тайна перестала существовать…

Я опасался больших неприятностей, и не без оснований, но, к счастью, все обошлось. Более того, к вящему моему удивлению, в квартире, вечно раздираемой грошовыми противоречиями и нескончаемыми кухонными распрями, наступил долгожданный мир. Жильцы воспылали к медвежонку горячей любовью, наперебой закармливали его разными лакомствами, гладили, тискали, ласкали и возились с ним без устали и учета своего и, что было гораздо хуже, нашего времени. Кухня непривычно опустела, все соседи от мала до велика с утра и до поздней ночи толклись у нас, что восторга лично у меня не вызывало: я корпел за пишущей машинкой, подготавливая пространный очерк, который редактор требовал сдать как можно быстрее.

Некоторое время в