Первая схватка. Повести - Ефим Иосифович Гринин

Я впился глазами в белый квадратик. Размер документа – размер игральной карты. Плотность – картон или толстая бумага. Вид с блестящей поверхностью… Да это фотография!..

Фотографический снимок!.. Это не оригинал!

Вихрь мыслей, предположений, решений, планов закружился в моем мозгу.

Взять?.. Оставить?..

Да разве фотография с чего-нибудь есть доказательство? Разве нельзя снять фотографию с фальшивого почерка?.. Знаменитое дело Дрейфуса[1]…

Но раздумье – гибель всего дела. Довольно! Решено!

Оставляю этот документ на столе. Буду искать еще.

Я побежал к письменному столу. Горы наваленных бумаг. Ни один ящик не заперт на ключ.

Быстро, но не изменяя положения ни одной бумажки, я просматривал кипы документов. Названия мелькали перед глазами. Вот конверт с пометкой: «Сводки красного штаба». Наши сводки!..

Беру конверт, вынимаю бумаги. Целая колода карт-фотографий, как две капли воды похожих на роковой документ, лежащий на столе…

Да. Здесь все. И о «транспорте», и о «покушении на мост», и извещение об операции тов. Щеткина…

И вот последний документ, документ, послуживший причиной гибели тов. Щеткина, я решил взять. Достаточно будет мне и одного этого документа. Исчезновение одной бумажки из такой кипы, безусловно, будет незаметно.

Если проверка – ясен вопрос: почему взята одна? Если брали бы – взяли бы все. А одна, одна просто могла затеряться, быть заложена в другой конверт. Тем более, что все фотографии не перенумерованы. Наверное, и описи нет. По крайней мере, здесь ее не было.

XIV. Что же делать?

Я вынул роковой документ, запрятал его, а остальное сложил в конверт и сунул на прежнее место в самый нижний ящик стола.

Пошел к себе в купе… Опустился на диван.

…Два раза в жизни испытывал я страх смерти, два раза был в секундах от казни, но и тогда, я отлично это помню, не переживал такого ужаса, как в эти мгновения.

Где же то, что называется правдой?

Тов. Петров, краснознаменец, старый партийный работник – предатель революции!..

Как и кому я должен теперь сообщить об этом? Сообщить необходимо немедленно, каждую секунду его работа несет гибель делу Великой Революции. Неужели каждая буква, написанная им, несет новые потоки крови рабочих и крестьян, которые слепо верят каждому слову своего командира, слову, взгляду, жесту?

А что, если тов. Петров не виновен?

А если нельзя будет доказать его виновность? Ведь фотография – не доказательство! Она не может служить поводом, чтобы сказать ему приговор:

– Предатель!..

Нет, нет и нет! Надо искать! Искать еще. Надо до мельчайших подробностей выяснить все дело и только тогда сказать, объявить, обнародовать…

Предатель или не предатель?

Этот документ будет первым камнем большого здания, которое или задавит тов. Петрова, или будет построено не для него.

И руках у меня отправная точка. Генеральский вагон больше мне не нужен. Мне в нем делать больше нечего.

Надо вести расследование дальше… Но… Как уйти отсюда?

Бежать? То есть можно даже не бежать, а уйти. Собрать свой проводниковский сундучок, отворить дверь и спокойно и бесследно потеряться во мраке ночи.

Нет! Нельзя! Уйди я сию минуту, сейчас, при такой ситуации, то белые сразу догадаются, что что-то неладно…

Сон. Исчезновение проводника. Сопоставят факты. Пришел, опоил сонным зельем. Так, наверное, ему было нужно. Что-то, очевидно, делал в то время, когда вредные ему лица спали, а затем скрылся, боясь ответственности.

Будут тщательно осматривать салон. Проверять и просматривать все документы. Могут обнаружить и исчезновение одного документа. Может явиться подозрение… и вот здесь, наверное, последует извещение предателя, извещение того, от кого они получают красные секреты.

Результат – предатель скроется безнаказанно и необнаруженный…

Нет. Уходить рано.

Я остаюсь. Остаюсь пока! До завтра, до послезавтра. Когда пройдет первая горячка, скажусь больным и уйду в госпиталь…

А там…

Там снова за работу, за свое расследование…

XV. У белых в лапах

Я прилег и задремал. Усталость давала себя чувствовать…

Где-то стучат. Сильнее, сильнее. Барабанят в наружную дверь. Просыпаюсь. Иду отворять.

В вагон вваливается пьяная компания.

– Что ты, мерзавец, пьян, как стелька? Стучались целый час!..

– Что тебе, уши заложило, дубина этакая?

Вся свора набросилась на меня с безобразной руганью…

Хорошенько не проснувшись, я не понимал, в чем дело, и что-то буркнул в ответ…

– Как? Разговаривать еще? Скот! – кто-то злобно толкнул меня кулаком в лицо…

Я, не думая о последствиях, что есть силы хватил стиснутым в руке вагонным ключом первого от меня стоявшего в дверях вагона белогвардейца. Он кувыркнулся с подножки вагона и шлепнулся о землю.

Трое, стоявшие рядом со мной, схватили меня сзади и стали наносить удары…

– Постойте! Постойте! Пустите! Я его сейчас застрелю, как собаку, – лез в вагон с окровавленной мордой мой «крестник».

– Нет! Это уже оставьте!.. – схватил его, как потом оказалось, генеральский адъютант… – Стрелять, застрелить… Подождите! Это еще успеют с ним проделать завтра! А сейчас это уже глупо. Во-первых, стрельба, ночью, в генеральском вагоне! Рядом вагон главнокомандующего. Вы понимаете? Затем, конечно, и наш взбесится. Расстрелять, не доложив ему? Без его распоряжения? А потом, подумайте: пачкать вагон кровью этого прохвоста! Отдайте револьвер. Завтра все разберем. А пока его надо куда-нибудь посадить. Не вызывать же ночью патруль к генеральскому вагону из-за пьяной драки…

Вносились предложения, куда меня посадить, чтобы я не мог скрыться.

– Сюда в уборную!..

– Нет, в отопление! В отоплении нет окна!..

Я очутился в совершенно темном отделении, где стояла только угольная печь. Снаружи меня заперли задвижкой, шпингалетом.

XVI. В ожидании расстрела

Только пробыв здесь несколько минут, я стал приходить в себя. Стал мыслить логически.

Этот глупый случай вдребезги разбивал весь задуманный мною план. Вся моя работа сводилась к нулю. Я должен был погибнуть, и предатель оставался безнаказанным. Продолжал вредить.

Смерть? Смерть. Для меня, много раз сознательно рисковавшего своей жизнью, смерть была только концом работы, концом моей борьбы за то, чем я жил, ради чего боролся, что считал единственной целью жизни…

Борьба за счастье и за свободу трудовых мозолистых рук… И вот теперь конец жизни, конец борьбы…

Я даже не успел добиться намеченной мною лично цели!.. Предатель остается необнаруженным! Предатель будет продолжать вредить! Предательство останется неотомщенным!

А завтра, завтра я доставлю всей этой белой сволочи огромное удовольствие. Будет устроена комедия суда, будет с хохотом вынесен приговор.

Неужели дать им возможность восторжествовать лишний раз?

Нет…

В моих руках есть средство лишить их