Кортни. Книги 1-6 - Уилбур Смит

На трибуне послышались смех, аплодисменты, свист и выкрики. Самолет все еще был удивительным новшеством, способным привлечь внимание даже таких искушенных гостей. Вероятно, лишь каждому пятому среди них доводилось летать, и неожиданное шумное появление этого чуда техники создало атмосферу возбужденного веселья, так что Шаса повел свою команду к столу получать из рук генерала Сматса серебряный кубок под громкие аплодисменты и хриплые комментарии.

Из левой дверцы выбрался пилот, крепкий лысый мужчина, и Сантэн свирепо посмотрела на него. Она не знала, что среди его разнообразных достоинств есть и умение водить самолет, но была полна решимости сделать так, чтобы он пожалел о сегодняшней проказе. Сантэн всегда всеми силами старалась отбить у Шасы интерес к полетам и самолетам, но это было трудно. У Шасы рядом с постелью всегда стояла фотография отца в мундире летчика, а с потолка его спальни свешивалась модель истребителя SE5; в последние годы вопросы о самолетах и воинских подвигах отца становились все более настойчивыми и целенаправленными. Конечно, это должно было предупредить Сантэн, но она была так занята, ей и в голову не приходило, что он начнет учиться летать, не посоветовавшись с нею. Оглядываясь назад, она теперь понимала, что сознательно игнорировала такую возможность, нарочно не думала о ней, и тем более неприятным был теперь шок.

Держа в руках серебряный кубок, Шаса закончил благодарственную речь особенным заверением:

– И наконец, леди и джентльмены, вы могли бы подумать, что «пасс-мот» вел Джок Мерфи. Но это не так. Он даже не притрагивался к приборам – верно? – Он взглянул на своего лысого инструктора, и тот утвердительно кивнул. – Вот! – рассмеялся Шаса. – Понимаете, я решил стать летчиком, как мой отец.

Сантэн не присоединилась к смеху и аплодисментам.

Так же неожиданно, как приехали и изменили жизнь Вельтевредена, сотни гостей исчезли, оставив только разбитый дерн на поле для гольфа, мусор, горы пустых бутылок из-под шампанского да груды грязного белья в прачечной. Сантэн вдруг полегчало. Ее последний картинный жест был сделан, последний снаряд из ее арсенала выпущен, и в субботу почтовый корабль, причаливший в Столовом заливе, принес приглашенного, но нежелательного гостя.

– Этот проклятый тип напоминает мне гробовщика в роли сборщика налогов, – ворчал сэр Гарри. Он отвел генерала Сматса в оружейную, которую, приезжая в Вельтевреден, всегда использовал как кабинет. Они погрузились в обсуждение биографии и до ланча не показывались.

Гость вышел к завтраку, когда Сантэн и Шаса вернулись со своей обычной утренней верховой прогулки, раскрасневшиеся и умирающие от голода. Когда они рука об руку вошли в столовую, смеясь очередной шутке Шасы, гость разглядывал клейма на серебряной посуде. Настроение сразу изменилось. Сантэн прикусила губу и посерьезнела, увидев посетителя.

– Позвольте представить моего сына, Майкла Шасу Кортни. Шаса, это мистер Дейвенпорт из Лондона.

– Здравствуйте, сэр. Добро пожаловать в Вельтевреден.

Дейвенпорт посмотрел на Шасу тем же оценивающим взглядом, каким разглядывал серебро.

– Это значит «всем довольный», – объяснил Шаса. – По-голландски, понимаете, Вельтевреден.

– Мистер Дейвенпорт – из фирмы «Сотби», Шаса, – заполнила неловкую паузу Сантэн. – Он приехал дать мне совет относительно кое-чего из старых картин и мебели.

– О, здорово! – воскликнул Шаса. – Видели, сэр? – Шаса указал на пейзаж над буфетом. – Любимая мамина картина. Написана в поместье, где она родилась. Морт-Омм под Аррасом.

Дейвенпорт поправил очки в стальной оправе и наклонился над буфетом, чтобы лучше взглянуть, при этом его солидный живот опустился на поднос с яичницей, отчего на его жилете расплылось жирное пятно.

– Написано в 1875 году, – с серьезным видом сказал он. – Его лучший период.

– Этого парня зовут Сислей, – с энтузиазмом подсказал Шаса. – Альфред Сислей. Он известный художник, правда, мама?

– Chеri, я думаю, мистер Дейвенпорт знает, кто такой Альфред Сислей.

Но Дейвенпорт не слушал.

– Можно получить пятьсот фунтов, – сказал он, достал из внутреннего кармана блокнот и сделал пометку. При этом с его волос просыпалось и осело на плечах темного пиджака облачко перхоти.

– Пятьсот фунтов? – недоверчиво переспросила Сантэн. – Я заплатила за нее гораздо дороже.

Она налила кофе – Сантэн никак не могла привыкнуть к обильным английским завтракам – и отнесла чашку во главу стола.

– Возможно, миссис Кортни. У нас на аукционе в прошлом месяце был гораздо лучший образец его работ, «L’Ecluse de Marly»[135]; мы назначили очень скромную начальную цену, но и ее не получили. Боюсь, сейчас конъюнктура выгодна для покупателя.

– О, не беспокойтесь, сэр. – Шаса вывалил на тарелку горкой яичницу и увенчал ее куском свежего хлеба. – Она не продается. Мама никогда ее не продаст, верно, мама?

Дейвенпорт не обратил на него внимания и отнес свою тарелку на свободное место рядом с Сантэн.

– А вот Ван Гог в парадной гостиной – совсем другое дело, – сказал он, набрасываясь на копченого лосося с большим энтузиазмом, чем проявлял к чему-либо после своего прибытия. С набитым ртом он прочел по блокноту: – Зеленое и фиолетовое пшеничное поле; борозды направляют глаз к огромному шару восходящего солнца высоко на картине. – Он закрыл записную книжку. – В Америке даже при нынешнем состоянии рынка большая мода на Ван Гога. Конечно, не могу сказать, долго ли она продержится, сам я его не выношу, но я прикажу сфотографировать картину и разошлю снимки десятку наших самых важных клиентов в Соединенных Штатах. Думаю, за него можно выручить от четырех до пяти тысяч фунтов.

Шаса положил нож и вилку и переводил с Дейвенпорта на мать вопросительный и тревожный взгляд.

– Думаю, мы поговорим об этом позже, мистер Дейвенпорт, – торопливо вмешалась Сантэн. – Я отвела вам вторую половину дня. А сейчас давайте наслаждаться завтраком.

Трапеза прошла в молчании, но когда Шаса отодвинул тарелку, не доев, Сантэн встала вместе с ним.

– Куда ты, chеri?

– На конюшню. Кузнец меняет подковы у двух моих пони.

– Я с тобой.

Они пошли по тропе вдоль нижней стены Гугенотского виноградника, где росли лучшие сорта винограда, и обогнули старые помещения для рабов. Оба молчали. Шаса ждал, пока мать заговорит, а