Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский

— Остановимся на пятнадцати, — не замечал его реакции Алькен, — и прекратим этот неуместный торг. Отбирайте мотористов, штурмана, рулевых, остальные вакансии заполнят мои бездельники-матросы, которых все равно придется оставлять здесь.

— Но вы действительно не расстреляете тех, кто останется вне команды?

— Мое решение вам уже известно, — нервно отреагировал Алькен. Не хватало еще, чтобы он давал этому латиносу слово германского офицера. — И не испытывайте благосклонность моего отношения к вам, капитан.

Отбирал Манеас долго и мучительно. Он не полагался на слово командира субмарины и, предполагая, что сам, по своей воле, делит команду на живых и мертвых, чувствовал вину перед каждым, кто оказывался вне его выбора. Утверждало его в этом мнении и все то, что происходило на корме, где германские подводники завершали расправу с пассажирами-мужчинами: одних просто выбрасывая за борт, а других, пытавшихся сопротивляться или хотя бы протестовать, — расстреливая.

С облегчением капитан вздохнул только тогда, когда матросов, оказавшихся вне капитанского списка, Алькен действительно приказал запереть в трюме. Остальным же велел занять свои места согласно корабельному расписанию и под угрозой смерти запретил переговариваться о чем-либо, кроме того, что требовалось по службе, а также собираться в какие бы то ни было группы.

— Мы доведем шхуну до того порта, который вы укажете, — попытался успокоить его капитан «Императрис». — Можете не опасаться бунта, я его не допущу.

— Окажите любезность, — язвительно призвал Алькен.

В это время старший механик судна, немного владевший немецким, попытался заговорить со Штубером, по наивности своей узревший в нем офицера, способного вступиться за находящихся на судне женщин. Однако капитан Манеас так рявкнул на него, что бедняга мог забыть не, только чуждый ему немецкий язык, но и свой родной, португальский.

— Мы с вами оказались на германской тропе войны. Поэтому сейчас на этом судне каждый, в том числе и женщины, предоставлен своей собственной судьбе, — заявил капитан оставшимся с ним членам команды. — От всех мною отобранных я требую выполнения всего того, что ему будет приказано. Только ваша исполнительность подарит нам хоть какой-то шанс на спасение.

Штубер прошелся по палубе, размышляя о том, как поступить дальше. Оставаться на «Императрис» он не хотел, оставлять кого-либо из своих людей тоже было рискованно; через несколько минут здесь увлекутся спиртным и женщинами, а затевать перестрелку с командой германской подлодки было опасно — это может быть не так истолковано в Берлине и в ставке гросс-адмирала Деница. Да и зря терять людей тоже не хотелось.

— Что предпринимаем? — негромко спросил Гольвег, понаблюдав, как на корме моряки с «Черного призрака» расправляются с последними мужчинами — пассажирами шхуны. — Может, уложим «коровников», которые находятся сейчас на палубе, а дальше — по обстоятельствам?

— Бразильцы тоже будут на нашей стороне, — поддержал его Зебольд.

— Вы всегда поражали меня мощью своих стратегических замыслов, мой вечный фельдфебель Зебольд.

— Так добейтесь, чтобы мне, наконец, присвоили чин лейтенанта, — не упустил возможности Зебольд.

Барон уже дважды представлял его к этому чину, и оба раза где-то там, наверху, посчитали, что офицерский корпус Германии не многое потеряет, не увидев в своих рядах малообразованного, грубоватого фельдфебеля. После второго представления какой-то штабист из группы армий «Центр» так прямо и сказал Штуберу: «Я скорее добьюсь того, чтобы половину наших офицеров понизили в чинах до фельдфебелей, нежели стану хлопотать о повышении вашего фельдфебеля до чина офицера! Тем более что двое из его рода уже погибли в концлагерях».

Вот только подробности этого своего поражения Штубер от фельдфебеля скрыл. Особенно старательно он скрывал от него то, что ему известно о двух казненных в концлагерях родственниках, Нe так уж много оставалось у Штубера таких проверенных и испытанных в боях да всевозможных передрягах людей, каковым представал перед ним Зебольд.

— Чем вас не устраивает чин фельдфебеля? — иронично поинтересовался Гольвег, все еще охватывая цепким взглядом то одну, то другую часть палубы и оценивая их со Штубером шансы на успех.

— Я заслужил того, чтобы закончить эту войну хотя бы лейтеантом.

— Я не знаю, что выиграет вермахт, увидев в своих рядах еще одного лейтенанта, — заявил Штубер, — зато прекрасно знаю, что он потеряет, лишившись своего единственного вечного фельдфебеля. Так стоит ли нам лишать вооруженные силы такого символа их непобедимости?

— Издеваетесь, штурмбаннфюрер… — не зло огрызнулся Зебольд.

— Скорее восхищаюсь.

— Так что, джентльмены, — обратился к «гостям» Алькен, — как вам эта моя императорская яхта «Императрис»?

— Смею полагать, что она принадлежит Германии, — пошел на обострение Зебольд.

— Она принадлежит мне, по старинному морскому праву добычи.

— Если учесть, что «Императрис» вы захватили на своей собтвенной субмарине… — язвительно заметил Гольвег.

— Я сказал: только мне! И океану.

— Что касается принадлежности к океану — возражений не последует.

— Но коль вы уж задержались на борту моей яхты, то прошу вниз, в номера лучшего из плавучих борделей мира!

— Благодарю за щедрость, — ответил Штубер. — Здесь и без нас будет тесновато, поэтому мы переходим на свой «Колумбус».

— В таком случае, до встречи на базе «Латинос», — не стал удерживать их Алькен» радуясь тому, что легко избавится от непрошеных визитеров.

— Вряд ли мы уже встретимся там, обер-лейтенант, поскольку задерживаться на базе не собираемся, сразу же вылетаем самолетом в рейх.

Гольвег и Зебольд удивленно взглянули на штурмбаннфюрера, однако тот сделал вид, что не заметил этого.

— Неужели не погуляете там даже недельки? После моего прибытия первый поход в бар — за мой счет.

— Не более суток. Таков приказ.

Штубер понимал, что Алькен опасается встречи с ним на базе, и умышленно заявил, что пробудет там не более суток. Командиру «Черного призрака» нетрудно будет вычислить, когда «Колумбус» прибудет на базу и когда штурмбаннфюрер улетит оттуда. Можно не сомневаться, что «Черный призрак» прибудет туда позднее…

— Не завидую. Счастливого прибытия в нашу благословенную Германию! Кланяйтесь от меня русским.