В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

6 октября. По привычке просыпаемся еще до света. Ежимся от холода, ибо, несмотря на то, что окна заклеены, в стене немало дыр[83].

Едем в университет, ректор которого знаком Шаванну. Подъезжаем к ряду больших, высоких фанз. Просторно, чисто. Спрашиваем ректора. Оказывается, знакомый Шаванна теперь в Шанхае, а новый ректор, некто Су Ди-жень, сейчас на молитве: воскресенье. Ждем. Приходит англичанин, священник, рекомендуется: Сутхилл. Это синолог, известный мне своими статьями в «Чайна ревью». Проводит нас в отлично обставленный кабинет, начинается разговор о судьбах Китая и т. д. Преподобный синолог высказывает взгляды весьма поверхностные и хоть и говорит, что они вовсе не сторонники насилования душ в христианство, но тут же съезжает на протестантскую проповедь: «Этой религии нет равной в мире. Придет время, когда будем учить студентов философии, тогда наступит очередь сказать им нечто о религии...»

Об университете сообщает вещи интересные. Университет состоит из двух отделов: европейского и китайского («...скоро будут слиты под нашим владычеством», — утешает ректор). Студенты китайского отделения ведут себя «деспотически». Устроили манифестацию перед католическим собором, грозя все сжечь за участие миссионеров в угольных коммерциях (вопрос об угольных копях в Шаньси, видимо, вошел в острый период). Эти же студенты держат губернатора в таком страхе (терроре), сказал Сутхилл, что... ему пришлось на время закрыть единственный печатный орган!

Приходят профессора. Один из них, профессор «общих наук», рассказывает «любопытную» вещь. Он сегодня, видите ли, охотился в безлюдной местности за куропатками и нашел террасы и каменные барельефы. Отсюда он заключает, что это должно быть... римские древности! Типично для англичанина!

Затем едем на выставку «Поощрения ремесел». Она помещается в здании совершенно европейского стиля, но с дуйцзы у ворот, что, в общем, нескладно. На выставке видим произведения живописи, изделия из меди, керамику, ковры, местную продукцию (главным образом кожи баранов с белой, очень мягкой шерстью) и всякую смесь вроде шапок и «учебных пособий». Бросается в глаза весьма резкое раздваивание стиля на оригинальный — китайский и зависимый — подражательный. Образцами первого являются прекрасные акварели и тушь, пленяющие меня, как всегда. Китайский художник «пишет» картину каллиграфическими ударами кисти, а не рисует ее карандашом в содружестве с резинкой. Поэтому китайскому рисунку присущи легкость и динамичность, а образ создается точным, живым штрихом, свободным от навязчивых фотографических подробностей. Хороши также ковры и изделия из белой меди, очень оригинально и солидно сделанные в чисто китайском вкусе. Все это, кстати, идет из Ханькоу.

Зато витрины с весьма ненравящимися мне названиями — «Отечественные товары улучшенного качества» — дают образцы рабского подражания Японии и Европе. На картинах европейского образца любопытно видеть это механическое соединение полярных школ живописи. Гора изображена совершенно гладкой, без точек и запятых, столь обычных китайским рисункам и являющихся вполне оправданной стилизацией кочковой поверхности горного ската. Однако подножие горы исчезло в тумане: обычный прием китайских художников. Внеконтурный рисунок листьев привел к ватообразным, расплывчатым клубам. Но забавнее всего получилась крыша. Силуэт европейской крыши показался художнику невероятно странным. Он воспринял тонкость слоя европейской крыши, но в то же время не верил своим глазам, приученным к солидному балласту балок и слоев орнамента, составляющему существенную часть китайской крышной архитектуры. Поэтому, совершенно теряясь перед точностью изображения, он обозначил крыши зданий лишь пунктиром. Размещение домов — геометрических квадратов с черными дырами вместо окон, их взаимоотношение и соотношение с общей схемой пейзажа — осталось фантазией раболепной и смущенной, без личности автора.

Досадно видеть это. Китай — страна искусства, известного с древних веков. Это — мощное искусство живописи, скульптуры, зодчества, музыки, поэзии, это — мировое искусство, и пустое, механическое заимствование ему не к лицу. Опасен универсализм, обезличивание. Заимствуя чужое, Китай не должен терять характерную культуру. Но, с другой стороны, живой, обоюдный контакт с культурой европейской, несомненно, создаст оригинальнейшие комбинации из «не новых под луной» элементов. Перспектива огромна: синтез двух великих культур в новом опыте человечества.

7 октября. Утром визит трех здешних ученых. Один из них, Хун Жуй-шэнь — автор превосходного археологического описания губернии Шаньси, которое и преподносит в подарок. В археологических указаниях осведомлен необычайно точно. Говорит медленно, веско, понятно. Очень любезен, но сдержан. Его коллега, старик лет шестидесяти с лишком, поддерживает Хуна своей ученостью, но держится простодушно и мило. Третий — молодой человек, говорящий бойко и подчеркнуто любезно. Все трое сообщают массу вещей, о которых Шаванн ничего не знал, в том числе и о вещах первостепенного интереса. Выкладывают, что называется, все, что знают об археологии Шаньси.

Шаванн визитировал вчера в католическую миссию. Сегодня последовало любезное приглашение на обед нам обоим. Приходится ехать. Подъезжаем к весьма внушительному зданию очень сложного и неопределенного стиля. Вокруг огромная территория обнесена крепким серым кирпичным забором. Работа еще кипит всюду: стройка, по-видимому, ведется с большим размахом. Нас уже ждут. Через парадный подъезд и огромную красивую веранду проходим в приемную, где нас встречает епископ с улыбкой, чарующей словно улыбка женщины, и ведет в столовую через шикарно отделанные комнаты с пианино и желтой, чуть ли не шелковой мебелью. За столом сидят более двадцати человек. Молитва. Епископ читает, остальные гнусят в унисон, сложив руки на толстые брюшки. Оглядываю почтенное собрание. Все — типы из Декамерона: пухлые толстячки с красными бородатыми физиономиями. Около каждого стоит бутыль красного вина местного производства. Епископ, щедро даря улыбки, ведет беседу, весьма банальную. Мой сосед пытается говорить со мной по-китайски. Весь стол гогочет. «Пэры»[84] большие болтуны, рассказывают анекдоты и дружно ржут. Когда кончается трапеза, превикар снова гнусит моление, и все вторят. В то же время, молясь, заигрывают с собакой, цыкают на нее. Превесело! Затем ведут осматривать храм-церковь «романского стиля» (по словам епископа), но с плоской крышей: китайские мастера не смогли сделать свод.

Из церкви идем в семинарии. Тоже целое здание с внутренним двором. Оттуда попадаем в приют. Старухи, девушки-калеки и девочки при нашем приближении встают рядами на колени на канах и дискантами попят приветствие епископу. Маленькие девочки, более трехсот, в громадной комнате заняты кропотливым выделываньем кружев под наблюдением сестры с карими злыми глазками. Масса девочек покрыта паршей, по мнению сестры, неизлечимой. Около каждой лежит листок из Нового завета по-китайски. Девочки зубрят стихи из него. В соседнем помещении девицы «изучают» Евангелие тем же методом зубрежа. Зрелище безотрадное. «Благочестивые» богачи Европы, чающие «евангелизации