Бессмертный - Трейси Слэттон

— Я знал одного алхимика, который предсказывал будущее, но я не он, синьор. Я буду считать себя счастливым стариком, если не окончу свои дни на костре, в страданиях и муках.

— Как знать, можно, наверное, и на костре умереть счастливым, — лукаво предположил Петрарка и широко улыбнулся ослепительной белозубой улыбкой, которая очаровывала любого, от нищего до короля. — Хорошая смерть венчает жизнь, Бастардо! Может, тогда ты хотя бы искупишь свою вину и почувствуешь благодать!

Он убрал картину обратно в сумку и вынул из нее что-то еще.

— Вот, — сказал он и бросил эту вещь мне. — Подарок для тебя. Для твоих воспоминаний. Хотел бы я сам дожить, чтобы их прочитать!

Молния прорезала ночной воздух и озарила комнату, как тысяча солнц. Я поймал подарок Петрарки, раскрывшийся на лету. Это был щедрый подарок от единственного человека, достойного того, чтобы быть обладателем Мадонны, которую написал для меня Джотто: книга, обтянутая телячьей кожей, с чистыми пергаментными страницами. Она была толстая и очень красивая, телячья кожа послушно мялась под пальцами, а страницы были идеально сшиты вместе. Удовольствие уже держать ее в руках! Это для меня до сих пор удовольствие, даже сейчас, когда я сижу в своей тесной келье и стены снова напирают на меня. Только теперь почти все страницы исписаны. А тогда я даже представить себе не мог, что заполню их. На самом деле книга оставалась чистой еще более ста шестидесяти лет, пока меня не бросили в эту камеру дожидаться казни. Время, пусть и недолгое, проведенное здесь, тянулось бы бесконечно, если бы не подарок Франческо Петрарки и маленькая картина Джотто с изображением святого Иоанна. И книгу, и картину принес мне сам Леонардо, когда солдаты инквизиции бросили меня в эту темницу. А в тот давний день я искренне поблагодарил синьора Петрарку: такие записные книжки были дорогой редкостью, ведь их делали вручную. И он живо превратил в шутку мои робкие слова благодарности, когда мы вернулись к гостям в столовой. Дождь барабанил в окна, грохотал гром, вспыхивала молния, рассекая ночное небо.

— Нам порадомой, Лука, — сказал Моше Сфорно, поднявшись со своего места. — Лия будет волноваться, как мы доберемся в грозу.

— Колесница дьявола несется по небу, — с любопытством покосился на меня Боккаччо, и они с Петраркой переглянулись.

— Вы поедете в моей карете, я настаиваю, — произнес Петрарка. — И мы должны снова встретиться. Я редко бываю в столь близкой мне по духу компании.

Он тепло пожал Сфорно руку.

— Мы будем очень рады, — ответил Сфорно с ответной теплотой.

Мы еще не раз ужинали вместе в последующие несколько лет, и гостей даже принимал я — во дворце, купленном в Ольтарно, недалеко от еврейского квартала, где жили Сфорно. Я приобрел одну из старых башен, которую снесли в прошлом веке, когда во Флоренции установили пределы высоты. Это был просторный, похожий на крепость дворец, почти как у Боккаччо. На первом этаже когда-то была мастерская, а когда Сфорно объявил, что теперь я могу сам лечить больных, я превратил мастерскую в кабинет для приема тех, кто мог сам ко мне добраться. Врачи обычно так не делали, потому что боялись заразиться и после больных всегда было грязно от крови и рвотных масс. Но меня это не пугало, потому что ни одна зараза ко мне не липла. Еще я редко прописывал кровопускание и лишь в редких случаях делал ампутацию, а тех, кому она требовалась, отсылал к хирургу. Переняв у Сфорно странную привычку к чистоте, я нанял человека убираться в комнате каждый день, и он намывал полы самым едким щелочным мылом, какое я смог найти. Сфорно часто приходил мне помогать.

И я был счастливее, чем когда-либо: ходил на свадьбы трех старших дочерей Сфорно, встречался с женщинами, с которыми знакомился на рынке или на улице, и продолжал общаться с Боккаччо, великодушной четой Содерини и кругом их знакомых. У меня нашлись средства, чтобы нанять сыщиков и поручить им тайно выяснить что-нибудь о паре, у которой, возможно, похитили ребенка или которая бросила своего сына где-то в середине 1320-х годов. Пока никаких новостей я не получил, но и не терзался этим. В ожидании женщины, обещанной мне философским камнем, я был доволен своей долей.

И вскоре понял, что мне не суждено наслаждаться спокойной жизнью. В 1361 году на город обрушилось новое несчастье: Пиза объявила Флоренции войну, и одновременно с этим с новой силой нагрянула черная смерть. На этот раз погибли многие, кто выжил в 1348-м. Петрарка написал мне, что он похоронил своего сына. Флорентийцы паниковали и слушали любого, кто находил «виноватого». Нашло поддержку и братство Красного пера, возглавляемое Николо Сильвано, и снова началось истребление ведьм. После того как сожгли на костре безобидную знахарку, которая была доброй христианкой, я решил скрыться.