Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

Ему категорически не нравилось то, что делал Бекович, поскольку он видел немедленные результаты этой спешки.

«И генваря де 18-го числа нынешняго 717-го году прибыли они с ним, Черкаским, в Тюк-Кара〈га〉нь, где оставлен был полковник Хрущов; в том месте города сделано было одной стены сажен на сорок или чем малым болши, вышиною два аршина, кладен камень не смазывая; в то число в том месте было болных солдат и матрозов с семь сот человек, умерло со сто с двадцать человек…»

Бековича эти «санитарные потери» явно не смущали. Недаром он был любимцем Петра.

8

Дальнейшая судьба флота поручика Кожина и типична, и своеобразна.

Известно, что он учился в навигацкой школе в классе астрономии. Как одаренный ученик послан был для совершенствования в Англию, где выучил английский язык. В 1714 году он был уже в России с сертификатом от английского капитана, удостоверяющим его профессиональное достоинство.

В комплексе документов Военно-ученого архива, посвященных «Каспийскому проекту», к нему относится еще один, последний документ – «Письмо С.-Петербургских сенаторов к сенаторам, пребывающим в Москве».

15 января 1718. 〈…〉

Высочайшие господа Правителствующаго Сената.

По его царского величества имянному указу повелено, для осмотрения новопостроенной крепости, которая при море Каспийском, и в ней людей, послать нарочного из офицеров доброго и с ним Александра Кожина. А сего генваря 8-го дня писали мы до вашей милости, дабы вы изволили доложить царскому величеству, что для осмотрения помянутой новопостроенной крепости оных, офицера и Кожина, посылать ли, и буде посылать, кого из офицеров? А ныне мы оного Кожина отправили в Москву, и когда оной Кожин явится, изволте о посылке его доложить его величеству; и когда послать будет повелено, изволте указы отправить от себя. А замедление во отправлении его, Кожина, учинилось того ради: доносил он нам, что по имянному царского его величества указу повелено было ему перевесть книгу на Аглинском языке, а когда оную перевел, мы его и отправили.

То есть Петр не только освободил Кожина от наказания за явное и демонстративное нарушение дисциплины и субординации, но поручил ему перевод какой-то книги по его специальности. И Кожин перевел ее не более как за полтора месяца.

Не совсем понятно, о какой «новопостроенной крепости» идет речь. Вероятно, не очень осведомленные сенаторы имели в виду все, что было воздвигнуто погибшим Бековичем. Теперь нужно было решить, имеет ли смысл сохранять эти укрепления и содержать там гарнизоны.

Делалось это по прямому указанию Петра, решавшего судьбу своего Каспийского проекта.

Кожину предстояло определить целесообразность удержания восточного берега Каспия. Как мы увидим, его вмешательство не понадобилось. Но за время пребывания на Каспии в 1718–1719 годах он проделал внушительную работу. Его описания и карты берегов Каспия вошли как важная часть в «генеральную» карту этого малоизвестного европейцам моря, которая была отправлена русской Академией наук в парижскую Академию наук.

Но высота самооценки и резкость характера Кожина явно не уступали таковым его соперника Бековича, который тоже учился в Европе «морскому делу». Но «буйство» петровских «птенцов» недаром было и осталось притчей во языцех. Будучи в Астрахани, он попал под следствие за «сожительство с женой лекаря Шилинга». А вскоре обер-комендант Астрахани Михаил Чириков подал жалобу на нашего героя за «самовольные и беззаконные поступки», а затем на него пожаловался и его сотоварищ по исследованию каспийских берегов, князь Урусов. Тут уже дело было весьма серьезное. Кожин обвинялся не просто в неподчинении приказам, но в возбуждении людей к неповиновению. Степень серьезности дела была такова, что в Астрахань послали для проведения следствия гвардии капитана Богдана Скорнякова-Писарева, брата обер-прокурора Сената Григория Скорнякова-Писарева, уже в то время специализировавшегося на следственном деле.

Кожин был уволен с флота, разжалован и отправлен в Сибирь на усмотрение сибирского губернатора.

И след этого незаурядного человека теряется.

Возможно, как и в случае с Бековичем, Кожина возмутили нерациональные действия его начальства и коллег, и он пытался их действиям противостоять.

Лирическое отступление. В 1982 году я был в Красноводске. Разумеется, берега залива выглядели не так, как в 1716 году. У причалов толклись небольшие суда, берег был застроен портовыми сооружениями, за ними виднелись многоэтажные здания города… Но все это можно было небольшим усилием исключить из своего восприятия. Природная основа была столь выразительна, что легко было представить себе вид бухты до этого нагромождения чужеродных объектов.

Подплывавшим с моря Бековичу и Кожину со товарищи открывалась мрачная и по-своему величественная картина. Бухта была отделена от пустыни полукругом высокого голого черно-коричневого хребта. С этой мрачной стеной контрастировали ярко-желтый прибрежный песок и зеленая вода. У берега вода была густая и мутная.

Яркость красок и четкость очертаний усиливались беспощадным солнцем. Из пустыни накатывались волны жара.

Коса, на которой Бекович велел ставить «город», тянулась в море много километров от правого окончания бухты, если смотреть с берега. Крепость строили на дальней оконечности косы. В 1982 году это был остров. Изначально море промыло середину косы, а затем, уже в советское время, был прорыт широкий канал, чтобы судам, идущим в Красноводск из Баку, не приходилось делать многокилометровый крюк.

На образовавшемся острове, где некогда стояла крепость, вырос небольшой поселок в несколько сотен жителей. Единственная связь с материком в мое время – пассажирский катер «Алмаз», ходивший раз в сутки. Расстояние около сорока километров, время в пути порядка двух часов. Воды на острове не было. Ее возили в корпусе старого катера, переделанного под цистерну. Тащил этот импровизированный танкер маленький буксир.

Представить себе изначальную картину, ту, которая открылась перед русскими солдатами и матросами в 1716 году, во всей ее зловещей величественности, можно, только побывав там, испытав этот солнечный жар и вдохнув этот воздух.

Бекович оставил у Красных Вод два полка, поскольку крепость мыслилась основным опорным пунктом для дальнейшего продвижения вглубь материка. Сличая штатную численность полка в 1350 штыков, учитывая возможный некомплект и вычтя три роты, оставленные в Александровой крепости, получаем гарнизон Красноводской крепости – около двух тысяч.

Как мы уже знаем, тяжелые испытания начались для гарнизонов крепостей немедленно.

25 июня 1717 года (отряд Бековича в пути к Хиве) астраханский обер-комендант Чириков доносил начальству: «Июня 25 числа, объявлял мне словесно и казал имянную роспись подполковник Девизик, что он посылан был в Тюк-Караган от князя Черкаского и видел, что померло офицеров, и солдат по маия последния числа болши пяти сот человек».

А вскоре, 13 июля 1717 года, тот же Чириков писал Кожину,