Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой

До самого вечера бродил Николай Павлович в тайге, вспоминая годы, прожитые в Уське-Орочской, мысленно заглядывая в будущее, и, хотя все трудности как будто остались позади, у него почему-то не было полной уверенности, что он всегда действовал правильно. Вероятно, где-то у него были ошибки. И, может быть, поэтому кое-кто так неохотно, так мучительно расстается со старыми привычками: боится перешагнуть решающую черту.

Ну, взять хотя бы историю с тигром…

Шаман Никифор был на редкость упрямым. Можно было подумать, что он не согласен с новой жизнью потому, что лишился богатства. Но у Хутунки никакого богатства не водилось. Это был бедный человек, всю жизнь проживший в дымном берестяном шалаше. Да и шаманил он в последние годы от случая к случаю, и все больше для стариков и старух. Почти не выходил из дому, сидел весь день на вытертой оленьей шкуре, курил.

Две внучки Никифора — Феня и Маша — учились в лесной школе, жили в интернате. Частенько они забегали домой, хватали из шкафа то пирожок с черемуховым вареньем, то леденец и спешили на улицу.

Старшая — Феня — была бойкой на язык, носила красный галстук с пионерским значком и всегда находилась в компании мальчишек.

Однажды Феня стала упрекать деда:

— Сидишь тут, на улицу не выходишь. Все старики в клуб ходят, кино смотрят, а ты, дедушка, прилип к оленьей шкуре и трубкой коптишь. Из-за тебя Ким Пунадинка недавно обозвал меня «шаманья внучка».

Никифор погрозил Фене, но промолчал.

А когда внучка ушла, он заявил дочери:

— Матрена, гляди, какие дети пошли. Скоро стариков совсем гнать будут! Уйду, однако, от вас…

— Куда же ты, старый, уйдешь?

— В Копи уйду, к брату Анисиму!

— Зачем уходить? Никто не гонит тебя. Ты бедный человек, почему не хочешь жить по-новому? Старая Акунка тоже шаманить умела, да бросила. На ликбез ходит, новую жизнь полюбила. Ты погляди вокруг! Внучки твои вырастут, большими людьми станут, а ты просидишь тут темный, злой…

Он и дочери погрозил.

Через несколько дней Феня опять забежала домой. Увидев у нее в руках книжку с картинками, Никифор спросил:

— Что говорит она?

— Это сказка про Ивана-дурака, дедушка!

Старик вроде не понял.

— Хочешь, почитаю?

— Садись, читай.

Феня села на пол напротив деда и стала громко читать.

— Все понял? — спросила она, закрыв книжку.

— Какой конь, как птица, летать может?

— Так это же сивка-бурка, дедушка. Это не простой конь.

Старик не поверил. Взял у внучки книгу и долго рассматривал картинки.

— А еще чему учат вас?

— Арифметике, русскому языку, грамматике, зоологии, ботанике, истории, — затараторила Феня так, что старик зажмурил глаза.

— Не кричи, а то в голове шум.

Феня схватила с плиты пшеничную лепешку, обмакнула ее в мед.

— Дедушка, — сказала она с полным ртом, — знаешь что? У нас в школе скоро будет музей. — И объяснила, что такое музей. — Ты подари нам в музей свой бубен, кости, халат. Правда, дедушка, подари! Николай Павлович сказал, что в музее нужно и шамана поставить.

Никифора словно обухом ударило. Он вздрогнул, побледнел, испуганно посмотрел на дочь.

— Матрена-а-а! Слышишь, Матрена-а-а! Отца твоего в музей ставить хотят!

— Опять не понял, — возмутилась Феня. — Шамана мы из глины вылепим. Нам одеть не во что чучело…

— Глупости говоришь, — перебила Матрена. — Разве можно из родного дедушки чучело делать! Он уже давно шаманить бросил. Никому зла не делал. Люди прежде ходили к нему, просили помочь, он и помогал.

Феня всплеснула руками.

— Я и говорю, раз шаманить бросил, пусть подарит нам все, в чем прежде шаманил. А чучело мы из глины-ы-ы вылепим. Из глины-ы-ы, понятно?

Мать, кажется, теперь поняла.

— Ладно тебе, беги в интернат.

Феня постояла, посмотрела на деда и вышла, хлопнув дверью.

…Назавтра Никифор сложил в мешок из рыбьей кожи свой шаманий халат, отороченный мехом, бубен, кости, какие-то железки на ржавой проволоке, пошел к реке, отвязал свою латаную ульмагду и поплыл вниз по быстрому Тумнину.

Матрена постояла на берегу, поплакала и, как только лодка скрылась за поворотом, ушла домой.

Только спустя четыре года нежданно-негаданно вновь появился Никифор Хутунка в Уське-Орочской.

Узнав случайно, что охотники убили тигра, он прилетел на самолете хоронить священного зверя.

— Лететь, однако, много стоит! — заявил он, когда в дом к Матрене собрались соседи, чтобы взглянуть, что стало с Никифором. — Пускай соберут деньги! — И только после этого спросил: — Где амба?

Когда ему — сказали, что тигра давно нет, что старики похоронили его на берегу протоки, Никифор сделал вид, что не слышит, и приготовился шаманить.

Действительно, тигра уже не было. На месте, где зарыли его кости, старики соорудили, как того требовал древний обычай, высокий амбарчик на сваях.

Тигр считается у орочей священным зверем. Охотиться на него запрещено. Стрелять в амбу разрешается лишь в том случае, если он напал на человека. Когда сраженный пулей хищник падает замертво, орочи долго не подходят к нему. А приблизившись, молча стоят перед убитым амбой, внушают себе, что не они, орочи, а кто-то другой, не причастный к ним, поднял руку на великого царя тайги.

— Не нужно было стрелять, — тихо, словно подумав вслух, говорит один.

— Верно, не нужно! — говорит другой.

Но тут слышится голос третьего:

— Почему не нужно? Зачем к людям приходил, зачем угрожал?

Словом, осудив тигра, орочи решают: хоть и виновен амба перед людьми, все равно надо хоронить его с почестями.

Тигра в старину хоронили так: задние лапы амбы засовывали в меховые штаны, на передние надевали рукавицы. На голову зверя напяливали шапку-ушанку. Потом несли тушу к месту погребения. Чтобы тигр на том свете не был одинок, охотники убивали собаку и зарывали ее рядом.

Могила тигра, или хуми, — место священное. Каждую зиму, прежде чем отправиться в тайгу на соболевку, охотники приходили сюда, просили у амбы — великого духа лесов — удачи на охоте…

Три охотника — Сидор Акунка, Арсений Тиктамунка и Петр Бисянка случайно убили тигра. Полдня просидели они в глубоком молчании около мертвого хищника. Наконец Акунка сказал:

— Надо хуми строить.

— Худо, шамана нету, — ответил Тиктамунка. — Как без шамана хуми