Искусство частной жизни. Век Людовика XIV - Мария Сергеевна Неклюдова

его не жаловал из-за шевалье Лотарингского, с маркизом же он обошелся весьма высокомерно в ссоре, случившейся между ними из-за госпожи де Монако[309]. Мы отправились в дом, где находился король, чтобы съесть весьма скудный и совершенно холодный обед. Тем не менее он скоро закончился. Ромкур приготовил матрасы, которые расстелили на земле, чтобы лечь на них одетыми. Королева нашла это неприличным; король спросил мое мнение. Я ему ответила, что не вижу ничего дурного, если он, Месье и все прочие, числом пять или шесть, отдохнем одетыми на этих матрасах. Королева согласилась, и мы легли. Она была несколько сердита, что весь суп был съеден, хотя и сказала, что совершенно его не хотела. Никто не видел такого застолья: мы по двое брали курицу, один за ногу, а другой тянул, вместо того чтобы воспользоваться ножом. Общая путаница была забавна и из-за соседства постелей в одной комнате. Вельможи и офицеры короля были в соседней; там же устроился и господин де Лозен. Через нашу все время проходили люди, чтобы узнать его приказы. Король сказал: «Велите проделать дыру в задней стене и давайте приказы через нее, чтобы не ходить через эту комнату». В четыре утра господин де Лувуа пришел сказать, что мост налажен; все спали, и Бруйи, адъюнкт-майор гвардии, сказал ему, что король спит. Но мне было слишком неудобно, и я подумала, что в городе нам будет лучше, поэтому сказала королю достаточно громко, чтобы его разбудить, что господин де Лувуа хочет с ним говорить. Как только тот доложил, что мост закончен, мы сели в карету и отправились досыпать в город. Дамы, привыкшие румяниться, в то утро показались увядшими; я была обезображена менее прочих. Вечером, когда я поднялась, мои фрейлины сказали, что им не за что благодарить господина де Лозена, который остановил их экипаж, чтобы пропустить тот, в котором были мои камеристки; что он даже остановил войска, чтобы те смогли проехать, а для них не сделал ничего подобного. Я им отвечала, что он был прав и я ему благодарна, что он прислал камеристок, которые были мне необходимы, чтобы лечь, что этой мелочью он мне доставил удовольствие и я его за это поблагодарю. Вечером я пошла к королеве и там высказала ему благодарность. Он мне сказал, что я ему причинила смертельную неприятность, столь часто говоря королю, чтобы тот велел ему покрыться, что ему были мучительны мои жалобы на дорогу и на погоду, что я слишком беспокоила короля и что в следующий раз мне стоит сдержаться. Здесь он мне преподал множество уроков, оказавшихся для меня полезными, ибо я стала стараться быть более любезной. Он никогда не упускал случая поговорить со мной о короле, и всегда с такой нежностью, что моя к нему удваивалась. Я слышала один его разговор с Его Величеством о драгунском майоре по имени Ла Мотт, которого он хотел сделать гвардейским бригадиром. Король высказал какие-то возражения, но тот наговорил ему столько всего хорошего об этом человеке и настаивал так почтительно, что добился желаемого. Я заметила, что король к нему очень добр, и, признаюсь, мне это доставило большую радость, ибо я посчитала, что мой вкус хорош, раз совпадает с его.

Мы провели три или четыре дня в Ландреси, за это время съездив в Авен, но без экипажей. На выезде нам повстречался полк драгун; зная, что господин де Лозен их любит, я, несмотря на дождь, их рассмотрела и нашла что похвалить. Король подозвал господина де Лозена, чтобы отдать ему приказ, и заметил: «Моя кузина очень расхваливала драгун». Я была довольна, что толмачом мне послужил сам король: это должно было показать, что я не упускаю ни малейшей возможности заговорить о том, что, как мне известно, доставит ему [господину де Лозену] удовольствие. Король часто его подзывал; и, когда тот подъехал отчитаться в исполнении предшествующих приказов, а затем снова нас покинул, король нам заметил, что никогда не встречал человека столь основательного и хорошо понимавшего, что именно надо сделать; что он все делает не так, как прочие. Когда мы приехали в Авен, погода все еще была ужасной, и из страха, как бы господин де Лозен не отправился на ночь в лагерь, я попросила короля пожалеть войска, которые будут слишком измотаны, если оставить их разбивать лагерь, и лучше дать им войти в город. Король нашел, что я права, и приказал, чтобы их разместили под кровом. Вечером, когда королева начала играть, вошел господин де Лозен; я была у окна и с нетерпением ожидала, когда он придет, мне казалось, что мы не говорили с ним целую вечность. Он был с графом д’Эйеном[310] и имел вид человека принаряженного, только что напудрившего волосы. Я ему сказала, что он пришел очень кстати, чтобы не дать мне заскучать; что мне не с кем поговорить. «Вы можете удержать при себе графа д’Эйена, – сказал он мне, – я же здесь на минуту: мне нужно вернуться к венецианскому послу, который едет в моей карете и которого я оставил у себя в полном одиночестве». Этот посол был человек достойный, с которым он познакомился в Венеции, когда туда ездил; как хороший придворный, посол решил следовать за королем; господин де Лозен предоставил ему экипаж и поселил у себя. Но все твердя: «Сейчас ухожу», он продолжал беседовать со мной и с графом д’Эйеном, несколько раз повторив мне, что ему стыдно своего наряда, что его одежда и волосы насквозь промокли, что он переоделся и ему нельзя было не высушить волосы, что люди, подобно ему не имеющие никаких видов, не должны наряжаться и пудрить волосы, что у него нет никого резона находиться у королевы, что он сюда и не собирался, а зашел случайно, что ему надо вернуться к посланнику и удовольствию его бесед. Я ему сказала: «Не раскаивайтесь, что пришли, вы мне полезны; я была одна, вы меня развлечете». Он мне ответил: «Я на это не гожусь; вот господин граф д’Эйен, он справится лучше моего». Тот сказал: «Полагаю, вы забыли, что говорите с Мадмуазель». Господин де Лозен ему ответил: «Я знаю, что это Мадмуазель, но я не умею льстить и открыто говорю, что думаю; она же достаточно знает, каков я». Все эти побасенки меня рассмешили; не знаю, догадывался ли он, что я слышала о его предполагаемой женитьбе на госпоже де Лавальер[311]. Когда граф д’Эйен ушел, он заговорил со