Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Фильсбибурга, арбалетчики горцев сразу стали кидать болты в Волкова, Максимилиана и молодых господ. Волков хотел быть ближе к своим солдатам, но один болт попал ему в шлем, следующий порвал знамя, другой царапнул незащищенную в тот момент руку Румениге, и еще один слегка зацепил шею его коня. Болты сыпались дождем — пришлось отъехать, чтобы сохранить лошадей.

И опять понесли солдат к забору, чтобы уложить в ряд своих раненых и мертвых товарищей. А горцы дрались так, что не только сами не уступали, а еще давили на баталию Фильсбибурга.

А у забора уже человек тридцать лежало, кавалер перестал считать мертвых и раненых. Он надеялся, что и противник несет потери. Да нет же, он знал, что так и есть, но противник на своей земле, к ним помощь может прийти в любую минуту, а вот к нему…

Он сжимал и разжимал кулаки, приходя в ярость. Злился он в основном на Фильсбибурга, полагая, что тот слишком хладнокровен во время дела. Это было невыносимо. Генерал не мог вот так сидеть и ждать, зная, что дорога каждая минута, что всякая следующая может все изменить, все перевернуть ему во вред и привести к разгрому.

— Фейлинг! — рявкнул он. — Дайте-ка мне мою секиру.

— Господин генерал… — только и произнес оруженосец.

— Сержант Хайценггер, ты и твои люди со мной, знаменосец тоже, — продолжал генерал, уже слезая с коня.

— Господин генерал, сие не должно вам, — вдруг заговорил Максимилиан, так и держа окровавленную тряпку возле лица. Видно было, что он не согласен с приказом. На памяти кавалера первый раз прапорщик заупрямился и оспаривал его решения, но возражения свои излагать тихо ума у него хватило. — Если… вас даже просто ранят, дело будет проиграно… Дело и вся кампания. А может, и всем вашим людям конец придет.

Волков не слушал, он уже ногу из стремени вынул, но тут к ним подбежал капитан Вилли и сообщил:

— Их арбалетчики убежали, господин генерал, пусть Фильсбибург отведет своих людей, я еще постреляю, теперь у них доспехи похуже будут, мы их свинцом нашпигуем, только дайте.

Волков размышлял всего мгновение. Дело было не в предложении молодого капитана стрелков, дело в том, что Максимилиан прав. Сейчас, когда все словно подвисло на волоске или, вернее сказать, висит на весах взбалмошной Фортуны, лучше не рисковать.

— Хорошо, капитан Вилли, передайте Фильсбибургу, пусть отводит баталию, — наконец согласился генерал и снова поставил ногу в стремя.

Он надеялся, что сейчас горцы пойдут за отступающими и выйдут на широкое место, и тогда он точно сам поведет резерв и гвардейцев, чтобы смять им фланг. Но офицер за спинами горцев не собирался покидать позицию, стал ровнять ряды.

«Ждет, он точно кого-то ждет».

А к ним уже побежали стрелки Вилли.

«Высаживались на заре, а сейчас осталось, кажется, два или два с половиной часа до полудня».

Единственное, что его утешало, так это то, что, выровнявшись, враги едва набрали пять целых рядов да еще дюжину людей. А Фильсбибург из резерва взял себе в пополнение столько людей, чтобы снова выставить восемь полноценных рядов. В резерве осталось едва ли пять десятков свежих солдат.

Как только Вилли вывел на позицию стрельбы свою первую линию, Румениге сообщил:

— Хенрик с Каренбургом едут.

Господа подъехали, Волков едва сдерживался, чтобы не поскакать к ним навстречу, так он хотел знать новости.

— Брюнхвальду тяжко, — сразу заговорил фон Каренбург, — против него было шесть сотен горцев. Да еще арбалетчики одолевают, он просит вас больше навалиться на свой край, чтобы отдышаться.

— Только Роха его и выручает, — продолжил Хенрик. — Говорят, дураки-кавалеристы горцев стали из лагеря выезжать, чтобы построиться для атаки, а Роха к ним подошел на сто шагов и так их ударил, что половину лошадей их сразу перебил, им пришлось спешиться.

— А наших кавалеристов не видели? Вы были на берегу? — задал самый главный вопрос кавалер.

— Нет, господин генерал, через берег мы проехали, на берегу никто не высаживался.

— Берег был пуст.

Тут Волков понял, что ко всем его ошибкам, совершенным в этом деле, прибавилась еще одна: никак нельзя было отдавать приказ о погрузке кавалерии в первую очередь. Теперь ему было ясно как день, что первым нужно было грузить Кленка. Его ландскнехты погрузились бы в три раза быстрее, чем кони фон Реддернауфа. Да еще в две баржи сразу влезло бы три сотни человек, а кавалеристов в те же две баржи всего сотня, если не меньше.

И только сейчас это ему стало ясно. Как пришлись бы сейчас кстати хотя бы три сотни этих отличных пехотинцев. Хоть ему, хоть Брюнхвальду с Рохой. И на кого теперь орать, на кого зубами от ярости скрипеть, как не на себя.

Кавалер смотрел на баталию Фильсбибурга — капитан пополнил ее, в ней снова восемь рядов по тридцать человек. В резерве уже меньше пяти десятков.

— Значит, у полковника Брюнхвальда тяжко? — спросил он.

— Да, генерал. Потери у него и Рохи велики, — отвечал фон Каренбург. Хенрик кивнул, соглашаясь с ним.

— Господа Хенрик и фон Каренбург, — сказал генерал, — прошу вас проводить этот отряд, — он указал на оставшийся у него резерв, — в помощь полковнику Брюнхвальду.

— Да, господин генерал, — отозвался за обоих фон Каренбург.

— Прошу вас, сделайте это со всей возможной поспешностью. А на обратном пути снова заезжайте на берег, посмотрите, не выгружаются ли кавалеристы.

— Будет исполнено, господин генерал, — поклонился фон Каренбург.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 4

⠀⠀

Снова улицу заволокло пороховым дымом. Вилли командовал линиями, в этом он поднаторел. Волков видел, как после каждого выстрела строй врага покидают раненые: или товарищи их уносили, или выходили сами.

«Крепче, крепче бей сволочей, Вилли, не зря же я тебя капитаном утвердил, бей их быстрее, пока снова не прибежали арбалетчики».

Стрельба линиями, которую изобрели Вилли и Роха, действительно оказалась эффективна. Из восьми десятков людей, что были в распоряжении молодого капитана, шестьдесят уже отстрелялись и, отойдя назад, спешно заряжали оружие, а на линию стрельбы вышли последние двадцать человек.

— Целься! — заорал Вилли.

Горцы уже не бравировали свой силой, лучшие из них, те, что стояли в первой линии в начале боя, почти все уже свое получили, теперь их место заняли другие. Они прикрывали лица латными перчатками или наклоняли перед залпом голову, чтобы пули попадали в крепкие шлемы, закрывали незащищенные места оружием. На их лицах читалась злость, глаза источали лютую ненависть. Они до жути ненавидели стрелков, которые вот так вот, ничем не рискуя, спокойно