Отрицание смерти - Эрнест Беккер

Ознакомительный фрагментхочу углубляться в них во вступительной главе. Вот что мы видим, если человек создает собственный управляемый мир: он действует бездумно и некритично. Он принимает культурное программирование и смотрит в ту сторону, куда нужно, чтобы он смотрел. Он не поглотит мир одним укусом, как если бы был великаном, а подобно бобру будет есть его по кусочкам. Он пользуется всеми видами техник, которые мы называем «личностная броня»: он учится выражать себя, но при этом не выделяться; встраивать себя в «другую силу», одновременно в конкретных людей и вещи и в то же время в культурные команды. Результатом становится то, что человек начинает существовать в вымышленной непогрешимости окружающего мира. Ему не нужно испытывать страхи, когда его ноги крепко увязли в реальности и жизнь идет по заранее созданному лабиринту. Все, что нужно – это погрузиться в навязанную ведомость «мировым образом жизни», которую осваивает ребенок, и в которой после этого продолжает жить, сохраняя что-то вроде мрачного спокойствия – «странной силы жить здесь и сейчас, игнорируя и забывая происходящее и произошедшее», – как выразился Джеймс. В этом и кроется глубокая причина того, что крестьянин Монтеня не беспокоится до самого конца жизни, когда Ангел Смерти, всегда сидевший на его плече, расправляет крылья. Или как минимум до тех пор, пока его раньше времени не постигнет немое осознание, как «Мужей» в хорошем одноименном фильме Джона Кассаветиса. В такие моменты, когда приходит осознание того, что всегда было затуманено лихорадкой повседневной жизни, мы видим, как подавление преобразуется в страх смерти в чистом виде. Вот почему, когда подавление перестает работать и импульс активности пропадает, у людей случаются психологические срывы. Кроме того, сознание крестьянина гораздо менее романтично, чем пытался заставить думать нас Монтень. Крестьянское хладнокровие обычно погружено в жизнь, где присутствуют элементы настоящего безумия, и, таким образом, защищает своего носителя. Скрытая склонность к постоянной ярости и ожесточенности, выражается в наследственных распрях, агрессивном поведении, перебранках и семейных ссорах, обывательском сознании, самоуничижении, суеверии, навязчивом контроле повседневной жизни строгим авторитаризмом и так далее. Как говорится в заголовке недавнего эссе Джозефа Лопреато[26]: «Как бы вам понравилось быть крестьянином?».

Мы также коснемся другого измерения, в котором сложный символ смерти преобразуется и преодолевается человеком – это вера в бессмертие, продолжение жизни какого-либо существа в вечности. Прямо сейчас мы можем сделать вывод, что существует множество способов, с помощью которых подавление действует, чтобы успокоить нервное человеческое существо, так что ему вообще не нужно беспокоиться.

Думаю, мы согласовали между собой две наших противоречащих позиции касательно страха смерти. «Внешняя» и «внутренняя» точки зрения – суть две части одной картины. Они естественным образом проникают друг в друга, и все зависит от того, под каким углом посмотреть: со стороны маскировки и трансформации страха смерти или со стороны его явного отсутствия. С чувством научного беспокойства я утверждаю, что как ни посмотри, настоящий страх смерти не увидишь, и поэтому я неохотно соглашаюсь с Шороном, что в этом споре, вероятно, невозможно «победить» чисто. Тем не менее появляется важное заключение: существуют различные образы человека, которые тот может создавать, а потом выбирать подходящий для себя.

С одной стороны, мы видим человеческое существо, являющееся для мира частично мертвым, и ведущее себя наиболее «достойно», когда проявляет определенною безразличие к своей судьбе, позволяя вести себя по жизни, и наиболее «свободно», когда живет в безопасной зависимости от окружающих его сил, и меньше всего владеет собой. С другой стороны, у нас есть образ человеческого существа, чрезмерно чувствительного к окружающему миру, и при этом неспособного его выключить. Этот человек брошен на милость своих жалких возможностей; он совершенно несвободен в перемещениях и действиях, не владеет собой и в совершенно лишен собственного достоинства. Какой образ выбираем для самоидентификации, в большей степени зависит от нас самих. В таком случае изучим и тщательно разберем эти образы, чтобы увидеть, что же нам откроется.

Глава 3

Пересмотр некоторых основных идей психоанализа

От пятилетнего ребенка до меня только шаг. А от новорожденного до пятилетнего – страшное расстояние.

Лев Толстой

Теперь, когда мы в первых двух главах обрисовали в общих чертах аргументацию, пришло время добавить детали. Почему для человеческого существа окружающий мир настолько ужасен? Почему для людей такая проблема найти в себе силы открыто и храбро взглянуть этому ужасу в лицо? Разговор об этом ведет нас в самое сердце психоаналитической теории и того, что сейчас является экзистенциальным перерождением психологии. Он раскрывает природу человека с действительно восхитительной ясностью и полнотой.

Экзистенциальная проблема человечества

Мы всегда знали, что в человеке есть что-то особенное, что-то, заложенное очень глубоко, характеризующее его и отличающее от других существ. Что-то проникло в самый его центр, заставив страдать своей необычной судьбой и не иметь возможности выбраться. Когда, на протяжении веков, философы говорили о центре личности, они имели в виду его «естество», что-то, заложенное глубоко в самой природе, особое качество или субстанцию. Но ничего подобного найдено не было, и отличительная черта человека по-прежнему остается дилеммой. Причина, почему ее до сих пор не обнаружили, как считает Эрих Фромм, в том, что нет никакого естества – оно, на самом деле, является парадоксальной природой человека, определяющей сам факт того, что он наполовину животное, а наполовину символ. Как мы увидим в пятой главе, Кьеркегор принудительно ввел в современную психологию экзистенциальный парадокс, представив прекрасный анализ мифа об Адаме и Еве, и навсегда вложив его в сознание западного человека. В последнее время каждый психолог, проделавший жизненно важную работу, сделал этот парадокс главной проблемой своей мысли: Отто Ранк (которому я хочу впоследствии хочу посвятить отдельные главы) сделал это наиболее блестяще и своеобразно со времен Кьеркегора, Карла Юнга, Эриха Фромма, Ролло Мэйя[27], Эрнеста Шахтеля[28], Абрахама Маслоу[29], Гарольда Ф. Сирлса[30], Нормана О. Брауна, Лауры Перлз[31] и других.

Мы могли бы назвать этот экзистенциальный парадокс условием индивидуальности внутри ограниченного состояния. Символичная идентичность человека резко выделяет его из остальной природы. Он символичен сам по себе, являясь существом с именем и жизненной историей. Он – создатель, мозг которого может рассуждать об атомах и бесконечности, а может перенести своего хозяина в точку космоса, откуда тот сможет скромно наблюдать за собственной планетой. Эта невероятная экспансия, эта искусность, воздушность, это самосознание дает человеку, практически статус маленького бога в реальном мире, как говорили

---

Конец ознакомительного фрагмента Купить полную версию книги

---