Почему психоз не безумие. Рекомендации для специалистов, пациентов и их родных - Стейн Ванхеле

не могут придумывать сценарии, в которых они как личность взаимодействуют с другими. Моя кошка не может вообразить, что она Гарфилд, и, к сожалению для нее, не может использовать некоторые его трюки, чтобы обмануть соседского пса.

Философ Людвиг Витгенштейн объяснял это так: собака может бояться, что хозяин ударит ее, но она не может бояться, что он ударит ее завтра. Кошки и собаки попросту не обладают лингвистическими способностями, необходимыми для того, чтобы представить себя как отдельного персонажа. Они не могут представить, что могут сделать, не говоря уже о том, что могли бы сделать. Люди же постоянно этим заняты, и именно поэтому самосознание подразумевает нечто более, чем самопознание.

Самосознание позволяет нам ощутить себя персонажами истории. Очевидно, то же самое чувствуют актеры, которые находятся на съемочной площадке и играют свои роли. Но и все мы, простые смертные, тоже круглыми сутками играем роли самих себя. Мы испытываем глубокое удовлетворение от осознания собственного «Я». Мы осознаём, что являемся уникальными личностями: людьми с субъективными предпочтениями и мыслями, с индивидуальностью и желаниями. В мире, полном объектов, человек стал субъектом: тем, кто активно говорит и вовлекает других в свою жизнь.

Для всего этого язык, насыщенный личными и притяжательными местоимениями, будет играть решающую роль. Банальные на первый взгляд слова, такие как «я», «мне», «ты» и «ее», – это ключи к организации самосознания. Они позволяют нам четко распределять наше внимание. С одной стороны, мы независимы и обладаем собственной индивидуальностью: «я» – это не «ты», а «мое» – не «твое». С другой стороны, местоимения еще и создают связи: вместе мы образуем «мы», что отличается от «они».

Прислушайтесь к тому, как люди разговаривают в обычной жизни. Едва ли вы услышите много предложений, в которых не будет местоимений. Очевидно, что это не случайность, потому что слова имеют огромное психологическое значение. Каждый раз, когда мы их используем, мы подтверждаем свое место в отношениях с другими людьми. И каждый раз, когда произносим «мой», мы подчеркиваем свою автономию.

По этой причине неудивительно, что, когда малыши только начинают говорить, им нравится использовать слово «мой» и его вариации. Их взаимодействие друг с другом пронизано словами «я», «мне» и «мое», поскольку они учатся испытывать удовольствие от расцветающего самосознания. Это начало любви к себе, и очень важно чувствовать, что мы индивидуальны. Хотя окружающих, если им все время приходится это слушать, можно изрядно утомить такими разговорами. Особенно если количество «я – я – я» с возрастом не уменьшается.

Кроме того, местоимения нужны и для того, чтобы отделить нас от материального внешнего мира. Банальная фраза из серии «я иду по улице и вижу машину» на самом деле служит ярким подтверждением моей психологической индивидуальности. В ней заложен смысл, что вокруг меня есть пространство, занятое двумя объектами: улицей и автомобилем. И каким бы минималистичным ни казалось это предложение, оно описывает конкретное действие и сценарий для работы воображения. В своем воображении я вижу себя человеком: на фоне улицы я смотрю на машину. Зритель на воображаемой съемочной площадке может представить, как выглядит эта сцена.

С этой точки зрения, нет ничего удивительного в том, что психотический кризис может полностью нарушить самосознание человека. В обычных обстоятельствах сам акт разговора обеспечивает распределение нашего внимания: и «я», и внешний мир получаем его долю. Но если в словесной цепочке, которая содержит и определяет реальность, начинают появляться пробелы, распределение внимания оказывается под угрозой.

Без предложений, наполненных местоимениями, люди теряют лингвистические компоненты, необходимые для выражения индивидуальности. Чем меньше организованных предложений вы произносите, тем меньше возможностей представить себя «на картинке». Отсюда и возникает потеря самоощущения в начале психоза28. Казалось бы, незначительные происшествия могут оказать тяжелое разрушительное воздействие и полностью завладеть мышлением человека. Именно это и пережил Боб, когда оцепенел, глядя на стену, и не находил слов, чтобы отделить себя от кирпича, который полностью завладел его вниманием. Или, пользуясь метафорой о съемочной площадке: декорации подавляют человеческое «Я».

Словесный салат: потеря контроля над словами и мыслями

Характерная особенность ситуации Боба заключается в том, что в момент своего психотического срыва он внезапно потерял дар речи. Язык истончился настолько, что больше не смог удерживать внешний мир на расстоянии. В результате детали, которые кажутся незначительными, подавили разум Боба и снизили самооценку.

Но даже если разум полнится словами, психоз может подрывать связь между ними. Как правило, это приводит к сбивчивой речи, которая на самом деле отражает способ мышления с преобладанием первичного ассоциативного процесса. Отличный пример этого можно найти в мемуарах Элин Сакс[12] «The Center Cannot Hold: My Journey Through Madness», в которых она описывает множество ситуаций, когда слова у нее в голове теряли логическую связь, а в сознании возникали обрывочные фразы, никак не связанные между собой29. Рассмотрим в качестве примера следующую ситуацию.

Вскоре после получения диплома юриста Элин подала документы о вступлении в Коллегию адвокатов. Подготовка заставила ее понервничать, что вылилось в череду бессонных ночей. К счастью, во время самого экзамена она отлично держалась и получила высокий балл. Однако вскоре все пошло наперекосяк. Несколько дней спустя она отправилась в гости к подруге, Салли, и у них произошел следующий разговор:

– Как дела? – спросила я. – Пойдешь со мной громить юридическую школу? Не знаю, кто нас слушает, но это блестящий план того, что делать с вопросами. Точки. Точки зрения. Мне выпрыгнуть из окна?

– Ты о чем? – с едва уловимой улыбкой спросила Салли.

– Шучу, – ответила я. – Шутки связаны с овцами. Я робкая. Ты когда-нибудь кого-нибудь убивала? Я много людей убила силой мысли.

Тревога Салли нарастала, и разговор продолжался в том же ключе еще несколько минут. Элин обрушила на нее поток бессвязных разрозненных мыслей, тарабарщину, которую никто не могу понять.

Эйген Блейлер назвал это явление «словесным салатом». Связь между словами теряется, а история путается. Без систематической связи фрагменты перемешиваются между собой, как колода карт. В худшем случае теряется и любое подобие грамматической связи, что приводит к бессмысленному набору слов, в котором невозможно найти даже обрывки связующей нити.

В таком словесном салате кажется, будто даже слова сошли с ума. Они повторяются в случайном порядке, уводя говорящего все дальше в психоделическую вселенную, полную необузданных действий и странных ощущений, мало чем отличающихся от произведений таких писателей, как Уильям Берроуз30.[13]

С фрейдистской точки зрения, словесный салат появляется в тот момент, когда вторичный мыслительный процесс перестает правильно функционировать. Нить повествования