Физиогномика и выражение чувств - Паоло Мантегацца

Есть красота человека вообще и в частности – красота половая, красота для каждого возраста, для каждого племени, для каждого семейства и индивидуума. Легко понять, перефразируя остроумное определение Вольтера, что белая женщина для нас самая красивая, потому что сами мы белые, и, наоборот, для негра ничего нет красивее его мясистой подруги с толстыми губами. Однако это не вполне точно, по крайней мере, по отношению к неграм и южным американцам: когда им предстоит выбор между негритянкой и индианкой, они предпочитают ту, которая по типу более приближается к их племени, но я утверждаю, что когда им представляется выбор между красивой белой женщиной и красивой негритянкой или индианкой, они без колебаний отдают предпочтение первой.

Манчилла в рассказе своем о военном походе в аргентинских пампасах, сообщает следующий разговор с одним местным жителем (Ranquele)[47]:

– Кто тебе больше нравится, китаянка (china) или христианка?

– Христианка.

– А почему?

– Христианка белее, выше ростом, кожа ее тоньше и вообще она грациознее.

Я твердо держусь того типа красоты человека, который выше всех второстепенных типов красоты монгольской, американской, негритянской, и проч. Я всегда находил, что если человек низшей расы оказывается замечательно красивым, то он всегда приближается к нашему арийскому типу. Можно убедиться в этом на типах женщин японок и кафров.

Половой элемент настолько усложняет морфологию человеческую, что существуют два типа красоты: один для мужчины, другой для женщины, и что в одном и том же племени мужчины и женщины не всегда одинаково красивы. По-видимому, специальный тип всякого племени приспособлен преимущественно то к мужской, то к женской красоте. Так, в Италии мужчины красивее женщин, в Испании – наоборот. Во всех случаях, когда женщина принимает вид мужчины, она делается некрасивою.

Из числа известных мне наций самые красивые женщины – испанки и англичанки; что касается до наций, известных мне только по отзывам других лиц, то я укажу на репутацию красоты грузинок и черкешенок. Замечательные образцы мужской красоты мы встречаем в Италии, Англии и на Востоке. Тунгусские женщины кажутся безобразнее всех других. У большинства из них челюсти занимают большую часть лица, а глаза представляют узкие, длинные щели, через которые видны маленькие черные шарики без всякого выражения. Самые безобразные мужчины – австралийцы, моковиты Аргентинской республики, которую я много раз посещал, и жители Феца.

Все племена носят в себе чувство человеческого братства. Но всякий человек, рожденный под солнцем, имеет одинаковое стремление к самовозвышению. Доказательство тому то отвращение, какое обнаруживают даже очень белые мулаты, когда им приходится сознаться, что в их жилах течет кровь негра, а еще более – ужасающая всех и каждого мысль быть похожим на обезьяну.

Некоторые негры, австралийцы и папуасы вырывают, подпиливают, и красят себе зубы, чтобы не быть похожими на обезьян или собак. Почти у всех обитателей земного шара считаются безобразными: низкий, волосатый лоб, выдающаяся челюсть и нос, уменьшенный почти до полного отсутствия.

Подобно бабочке, которая, выйдя из куколки, сбрасывает, как нечто позорное, все следы своего состояния личинки, так и все люди смотрят вверх и соприкасаются с землею возможно меньшею частью своего тела.

Сколько бы мы ни расчленяли, по фантазии, племена на какое угодно число отдельных разновидностей, сколько бы мы ни видоизменяли и ни переделывали наши систему и методы классификации, все-таки, все двуногие, едва умеющие добыть огонь и говорить между собою, чувствуют себя братьями; наперекор всяким доктринам, они и любят, и убивают друг друга, но над трупами умерших вновь завязываются узы любви.

Часть вторая. Мимика или выражение чувств

Глава VI. Азбука мимики

Если бы мы приняли слово выражение в наиболее широком смысле и в его этимологическом значении, то рисковали бы сразу подвести под это понятие слишком много различных явлений и сделали бы мимику синонимом языка (речи).

Язык (речь) выразительнее всякой мимики, но не есть мимика, хотя последняя и может представлять собою часть языка и даже заменять его. Можно когда угодно убедиться в этом: стоит только посмотреть на глухонемого или на двух собеседников, не знающих какого-либо общего им обоим языка, когда им нужно сообщить друг другу свои мысли или свои ощущения.

Мимика – одна из тех центробежных энергий, которые исходят от великих преобразователей силы – от нервных центров. Известное количество движения, полученного извне в форме света, теплоты, звука, превращается в волнение или мысль, которые, отражаясь затем в центробежном направлении, вызывают известные мышечные движения. Такими движениями могут быть: крик, членораздельные слова или жесты. Вообще мимическая работа есть проявление известной части, иногда очень малой, той преобразованной в центрах силы, которая участвует в более сложных и более возвышенных актах. Представленная ниже схематическая фигура показывает графически, как происходят явления мимики. Впечатление S восходит к центру C, там преобразуется, положим, в чувство любви, которое затем идет центробежно по линии СА и дает в то же время мимический ток по линии СМ.

Таким образом можно сказать, что мимика есть как бы побочный ток от волнения и мысли.

Мимика – одно из самых элементарных проявлений нервной деятельности; она обнаруживается даже у самых низших организмов. Даже инфузории, моллюски, насекомые производят такие движения, которые не служат собственно целям питания, дыхания, кровообращения, генерации, а представляют только выражение ощущений. В животной экономии мимика имеет два различных и важных назначения.

Она может заменять язык (речь) или же дополнять его.

Она может защищать нервные центры и другие части тела от различного рода опасностей.

Подобно языку, мимика представляет большое разнообразие форм, но, несмотря на это, она всегда – более общий язык. Слова, каково бы ни было их происхождение, всегда имеют условное значение, и потому они пригодны только для того, кто их понимает и знает их смысл. Напротив того, мимика есть язык всех людей, и область ее распространения, собственно говоря, переходит за пределы человечества: она понятна и для животных, приближающихся к нам по устройству нервных центров. Скажите собаке или ребенку, еще не умеющему говорить, или иностранцу, не знающему вашего языка, например, слово разбойник, сопровождая его благосклонною улыбкою или ласковым жестом, – и эти три существа, столь различного рода, но одинаково не понимающие значения слова разбойник, ответят вам ласковою мимикою. Наоборот, скажите им слово любезнейший со злобным выражением или с угрожающим жестом и вы увидите, что они испугаются, убегут или примут жалобный вид. Этого крайне простого примера достаточно, чтобы показать границу, отделяющую условный язык (речь) от простого и элементарного языка мимики.