Психология масс - Зигмунд Фрейд

мысль не так худо, как я предполагаю; быть может, человеческая природа останется такой же и тогда, когда прекратится злоупотребление воспитанием для порабощения сознания религией. Я этого не знаю, и вы тоже не можете этого знать. Не только великие вопросы нашей жизни предстают сегодня неразрешимыми; нам трудно справиться и с обилием менее крупных задач. Но все же прошу согласиться со мной: здесь налицо основание для надежды на будущее; возможно, нам еще предстоит откопать клад, который обогатит культуру; стоит потратить силы на попытку нерелигиозного воспитания. Если она окажется безуспешной, то я готов распрощаться со своей реформой и вернуться к более раннему, чисто описательному суждению: человек – слаборазумное существо, покорное своим инстинктивным побуждениям.

В следующем пункте я безоговорочно согласен с вами. Несомненно, нелепо и бессмысленно начинать с желания насильственно и одним ударом опрокинуть религию. В первую очередь, это намерение бесполезно. Верующий не позволит отнять у себя веру ни доводами разума, ни запретами. Будет жестоко, если бы в отношении кого-то такое удалось. Кто десятилетиями принимал снотворное, тот, естественно, не будет спать, если у него отнимут эти таблетки. События в Америке[88] наглядно показывают, что действие религиозных утешений можно приравнять к действию наркотиков. Там сейчас хотят отнять у людей – явно под влиянием «подкаблучников» в правительстве – все средства возбуждения, опьянения и наслаждения, а для восполнения утраты досыта пичкают людей благочестием. За исходом этого эксперимента тоже нет надобности следить пристально и с любопытством.

Посему должен возразить, когда вы приходите далее к выводу, что человек совершенно неспособен обойтись без иллюзорного религиозного утешения, что без оного нельзя якобы вынести тягот жизни и забот жестокой действительности. Это верно для человека, в которого с детства вливали сладкий – или кисло-сладкий – яд. Но что насчет других людей, воспитанных в трезвости? Кто не страдает от невроза, тот, возможно, не нуждается в наркотических средствах для унятия душевной боли. Конечно, человек окажется тогда в трудной ситуации, должен будет признаться себе во всей своей беспомощности, в своей ничтожной малости внутри мироздания, раз он уже не центр творения, не предмет нежной опеки благого Провидения. Он попадет в положение ребенка, покинувшего родительский дом, где было так тепло и уютно. Но разве неверно, что инфантилизм подлежит преодолению? Человек не может вечно оставаться ребенком, он должен в конце концов выйти в люди, в «чуждый свет». Можно здесь говорить о «воспитании чувства реальности», и надо ли мне разъяснять, что единственная цель моего сочинения – указать на необходимость этого шага в будущее?

Вы опасаетесь, по-видимому, что человек не устоит в суровом испытании? Что ж, будем все-таки надеяться на лучшее. Осознавать, что ты предоставлен только собственным силам, – само по себе уже немало. Тогда выучиваешься их правильному использованию. Человек все-таки не полностью беспомощен, научное знание многому нас научило со времен Потопа – и впредь будет прибавляться. Что же касается судьбы с ее роковой необходимостью, против которой нет подспорья, люди приспособятся с покорностью ее сносить. Зачем воображать обширные поля на луне[89], доходов с которых никому еще и никогда не приходилось видеть? Честному малоземельному крестьянину надлежит возделывать свое поле тут, чтобы оно его кормило. Более не уповая на загробное существование и сосредоточив все высвободившиеся силы на земной жизни, он, быть может, добьется того, чтобы жизнь стала терпимой для всех и культура никого больше не угнетала. Тогда он без сожалений сможет сказать вместе с одним из наших единоневерцев:

Пусть ангелы да воробьи

Владеют небом дружно[90].

X

«Что ж, звучит восхитительно! Человечество, которое отреклось от всех иллюзий и благодаря этому сумело сносно устроиться на земле! Я, однако, не могу разделить ваших ожиданий – не потому, что я жестоковыйный реакционер, за которого вы меня, наверное, принимаете. Нет, все дело в благоразумии. Мне кажется, что мы теперь поменялись ролями: вы предстаете мечтателем, который дал себя увлечь иллюзиям, а я олицетворяю голос разума и право на скепсис. Все эти ваши рассуждения кажутся мне построенными на заблуждениях, которые я по вашему примеру назову иллюзиями, поскольку в них достаточно явственным образом дают о себе знать ваши желания. Вы возлагаете надежды на фантазию, будто поколения, не испытавшие в раннем детстве влияния религиозных учений, легко достигнут желанного превосходства разума над жизнью страстей. Это явная иллюзия; человеческая природа здесь, в решающем отношении, вряд ли изменится. Если не ошибаюсь – о других культурах известно так мало, – еще и поныне живут народы, вырастающие не под гнетом религиозной системы, а ведь они ничуть не больше приблизились к вашему идеалу, чем прочие. Если вам угодно изгонять религию из нашей европейской культуры, то этого можно достичь только с помощью другой системы учений, которая с самого начала переймет все психологические черты религии – тот же священный характер, ту же косность и нетерпимость, тот же запрет на мысль в целях самозащиты. Что-то в этом роде вам придется допустить, чтобы сохранить саму возможность воспитания как такового. Отказаться же от воспитания невозможно. Путь от грудного младенца до культурного человека длинен, и слишком много юных людей заблудится на нем и не примется вовремя за свои жизненные задачи, если им будет предоставлено развиваться самим, без руководства и наставления. Воспитание в юности будет неизбежно ограничивать свободу их мысли в зрелые годы, точно так же, как делает сегодня религия, за что вы ее упрекаете. Разве вы не замечаете, что таков неустранимый врожденный недостаток нашей (да и всякой другой) культуры, – она принуждает живущего жизнью чувства неразумного ребенка сделать выбор, который лишь позднее оправдается зрелым разумом взрослого? Культура не может поступать иначе, потому что за несколько лет ребенок должен вобрать в себя века развития человечества, и осилить эту задачу он способен только за счет введения в действие аффективных сил. Вот, стало быть, каковы перспективы вашего «превосходства разума».

Так что не удивляйтесь, если я выступаю за сохранение религиозной системы знания в качестве основы воспитания и человеческого общежития. Это практическая проблема, а не вопрос соответствия истинности ценностей. Поскольку в интересах сохранения нашей культуры мы не можем медлить с воспитанием индивида, дожидаясь, когда он станет культурно зрелым (со многими это вообще никогда не случится), и поскольку мы вынуждены внушать подрастающему человеку ту или иную систему учений, призванную служить в качестве не подлежащей критике аксиомы, то заведомо наиболее пригодной для такой цели мне представляется религиозная