Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

Ознакомительный фрагментглаза, они гладили девочек по головам, целовали их в макушку. Другие девочки кидались в объятия матерей. Моя не обнимала меня. Она стояла в стороне и громко рыдала. Она и дома постоянно рыдала – некрасиво, согнувшись пополам. Но никогда прежде она не позволяла себе такого на людях, и это меня встревожило.

Если ей так больно, оттого что я взрослею, я не должна этого делать. Тот момент определил мою жизнь на несколько лет вперед: я не говорила ей про свои месячные и просто набивала трусы туалетной бумагой, а запачканную одежду прятала на чердаке. Бинтовала грудь, носила мешковатые футболки и горбилась, чтобы не показывать увеличившуюся грудь – даже когда мама била меня по спине и твердила, что я похожа на Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери». Я была готова сделать что угодно, лишь бы она была счастлива. Я хотела показать, что всегда буду ее девочкой. Только это было важно.

После песни мы обняли наших мам, они утерли слезы и прижали нас к груди. А потом мы пошли к нашим двухъярусным кроватям забрать вещи и отправились домой. Глаза мамы были красные от слез, но я надеялась, что она не слишком расстроилась. Мне хотелось, чтобы странные ритуалы каким‑то образом сблизили нас.

К сожалению, в машине мы обе молчали. Я хмурилась и кусала губы, пока мы не приехали домой и не разгрузили багажник. И вот тогда мама взорвалась:

– Утром за завтраком ты указала Линдси, что она неправильно держит нож. Помнишь? Ты велела ей резать ветчину по-другому. Прямо перед ее матерью! Почему ты это сделала?! – рявкнула мама. – Ты не имеешь права учить других людей! Ты просто засранка!

Ничего не понимая, я пробормотала:

– Не знаю… Она держала нож неправильно – так вообще ничего не отрежешь… Я подумала, что могу ей помочь…

– Помочь?! – перебила она. – Ха! Хороша же из тебя помощница! Я всю дорогу тебя стыдилась. Это было просто невыносимо. Ты не понимаешь, что во время игры все время старалась выделиться? Когда другие не понимали, что ты рисовала, ты начинала злиться. Рядом с тобой всем было неловко. Все смотрели на тебя. Мне хотелось умереть от стыда, глядя на тебя. Мне хотелось закричать: «Это не моя дочь!»

Мне показалось, что я резко села на верхней полке и ударилась головой о потолок. Это происходит сейчас? Правда? Именно после похода, направленного на сближение матери и дочери?

– Прости, мама, – пробормотала я. – Я просто не понимала…

– Конечно, ты не понимала! Потому что ты вообще не думала, верно? Ты всегда поступаешь, не думая, хотя я вечно твержу тебе: «Подумай!» Неудивительно, что все одноклассники тебя ненавидят!

– Прости, что я так повела себя… А нож… Я просто… просто хотела помочь. Ее мама вроде бы не расстроилась… Я не заметила этого, но…

– Ооооо! – Мама поджала губы и прищурилась. – Ты думаешь, что знаешь лучше меня? Как ты смеешь огрызаться?!

– Я лишь пытаюсь извиниться! Пожалуйста! Мне очень жаль… Я просто подумала… может быть, после этого похода… Я думала, что теперь все будет хорошо…

– Как все может быть хорошо, когда ты выставила меня в плохом свете?! – завизжала она.

Я знала, что в эту самую минуту никто не кричит ни на одну девочку из нашего отряда. Перед глазами были картинки, как они прижимались к своим матерям во время той песни, как ждали ответных объятий. Они хотели уверенности и безопасности. Но в то же время мама была права – другим детям я не нравилась. Они говорили, что я странная и слишком впечатлительная. Может быть, я и правда слишком уж пыталась победить в игре? Неужели на меня действительно все смотрели? Как я могла этого не заметить? Как мне понять, что я веду себя неправильно? Может быть, все мои действия – это ошибка? Глаза наполнились слезами.

– Не плачь! – закричала мама. – Ты жутко выглядишь, когда плачешь! Ты похожа на своего отца с его плоским, жирным носом. Не плачь, я сказала!

И она ударила меня. Я закрыла лицо руками, но она оторвала мои ладони от лица и принялась хлестать меня по щекам. А потом села и заплакала.

– Ты разрушила мою жизнь! Лучше бы ты никогда не рождалась! Ты только и делаешь, что выставляешь меня в дурном свете! Ты вечно меня унижаешь!

– Прости, мамочка, прости, пожалуйста! – взмолилась я.

Думаю, мама моя не смогла реализоваться. Она убиралась тщательно, но неохотно. Готовить она не любила, предпочитая занимать свободное время волонтерской работой в школе – она вела подсчеты и заполняла многочисленные документы. Иногда она спрашивала у отца, нельзя ли ей найти работу в банке, а он вечно отмахивался:

– Ты еле школу окончила! Кто тебя возьмет?

Но это я поняла, лишь став взрослой. Теория сложилась, когда я посмотрела массу телевизионных передач о скучающих домохозяйках и перенесла увиденное на брак своих родителей. В детстве же я точно знала, почему моя мама вечно расстроена. Она очень точно указывала на причину своих несчастий – во всем была виновата я.

Если я что‑то и запомнила из своего детства, так это избиения. Мама часто меня била. За то, что я не смотрела в глаза, разговаривая с ней. А если же смотрела, но недостаточно почтительно, мне тоже доставалось. Она могла побить меня, заметив, что я сижу в кресле, поджав одну ногу, «как рикша», или за сленговую фразочку из какого‑нибудь мультфильма с телеканала 2×2. Однажды она полчаса избивала меня теннисной ракеткой за то, что я вскрыла полиэтиленовую упаковку ее журнала People, который достала из почтового ящика. Иногда она била меня не сильно – ладонью, игрушками, газетой. Но порой мне прилично доставалось – мама так сильно била меня пластиковой линейкой или бамбуковой палкой, что те могли ломаться, и я же оказывалась в этом виновата. «Это ты заставила меня так поступить, потому что ты ужасно глупая!» – орала она. А потом возводила глаза к небу и ругала Бога: «Чем я заслужила этого неблагодарного, бесполезного ребенка?! Она разрушила мою жизнь! Забери ее! Я не хочу больше видеть ее безобразное лицо!»

Несколько раз в год мама так уставала от меня, что пыталась заставить Бога забрать меня навсегда. Хватала меня за волосы на верхнем этаже нашего дома и тащила вниз по лестнице. Она заносила большой кухонный нож над моим запястьем или закидывала мою голову и подносила лезвие к шее – холодный металл впивался в мою кожу. Изо всех сил я просила прощения, но мама визжала,