Комплексное ПТСР: руководство по восстановлению от детской травмы - Пит Уокер

В той степени, в какой наши опекуны нападают на нас или пренебрегают нами за наши проявления своей уязвимости, позже мы начинаем избегать подлинного самовыражения, которое имеет основополагающее значение для близости. Внешний критик напоминает нам о том, что все другие так же опасны, как и воспитатели в нашем детстве. Неосознаваемые воспоминания о том, как нас презирали за то, что мы искали поддержки у родителей, позже подавляют нашу потребность делиться своими проблемами и просить о помощи.

Даже хуже: когда мы все же проявляем свою уязвимость, фантазии о возмездии могут преследовать нас часами и днями. Однажды я испытал это после того, как позволил себе излишнюю откровенность перед комиссией из восьми человек на собеседовании при принятии на работу. В течение последующих трех бессонных ночей мой внешний критик безостановочно прокручивал перед моими глазами фильмы, демонстрирующие презрение моих интервьюеров ко всему, что я сказал, и отвращение ко всему, чего я не говорил. Даже после того, как впоследствии они с энтузиазмом меня приняли, внешний критик изводил меня фантазиями на тему “синдрома самозванца”, что в конечном итоге меня разоблачат как некомпетентного на новом месте работы.

Безвыходное положение

Запугивая нас, чтобы мы не доверяли другим людям, внешний критик также подталкивает нас к чрезмерному контролю над окружающими, пытаясь сделать их менее опасными. Чрезмерно контролировать чье-то поведение означает следующее: стыдить, излишне критиковать, не давать вставить слово в собственный монолог (контроль над разговором) и всем управлять. Самым печальным примером последнего является безвыходное положение, или “кругом виноват”. Сформулировать это можно так: “Будешь виноват, если сделаешь это, и будешь виноват, если не сделаешь”. (Только самые яркие представители типа борьбы делают это осознанно. Такие находятся в самом конце нарциссического континуума, где нарциссизм переходит в социопатию.)

Стерлинг был моим клиентом, представителем типа борьбы, явно нарциссическим, но не социопатическим. Он хотел, чтобы я показывал, что внимательно слежу за его непрерывными монологами, периодически поддерживая его своими “угу”. Обычно он подсказывал мне, когда это надо делать, заканчивая предложение словами: “Вы же понимаете?”

Со временем, как правило, я мог определить, что у него эмоциональная регрессия, по тому, насколько он обеспокоен количеством или качеством моих “угу”. Он был одинаково фрустрирован, когда я произносил слишком много или слишком мало своих “угу”. В первом случае он сердился: “Вы что, никогда не слышали о риторических вопросах?” А во втором его фрустрация вспыхивала из-за отсутствия моего сочувствия, потому что я недостаточно часто произносил свои “угу”.

А вот пример безвыходного положения, в которое загоняет внутренний критик. Говард пришел на сеанс с температурой 40°. Он сказал мне: “Я лежал в постели, меня бросало то в жар, то в озноб, а внутренний критик пинал меня в зад: «Ты ленивый, вонючий кусок дерьма! Хватит жалеть себя. Поднимай свою жалкую задницу и отправляйся на встречу!»”

Говард сказал, что боролся с критиком в течение 15 минут, пока тот, наконец, не победил и не заставил его прийти. Когда он сидел в моей приемной, внутренний критик начал снова: “Ты идиот. Как ты мог быть настолько глупым, чтобы выйти из дома с такой температурой? Ты мазохист-неудачник и просто пытаешься убить себя. Зачем тебе вообще лечиться?”

Отпугивание окружающих

Чтобы избежать уязвимости в близких отношениях, внешний критик также может транслировать устрашающие программы, продуцируемые внутренним критиком. Разговор о катастрофах может стать сильным триггером для других людей, представляя собой бессознательный способ заставить их бояться нас.

Один из моих приятелей по игре в баскетбол пристрастился слушать местную радиостанцию, специализирующуюся на криминальных новостях и прочей ерунде. Он сумел оттолкнуть от себя всех в спортзале своими бесконечными предсказаниями катастроф и надвигающегося конца света. Один из игроков пошутил, что больше не будет делать ему подачи, поскольку тот убежден, что мяч не сможет пролететь через кольцо.

Пережившие травму склонны к чрезмерному устрашению, бесконечно проговаривая все, что может пойти не так, и это редко нравится людям. Более того, они “вынуждают” других избегать и бросать их, когда негативные замечания достигают критической массы и становится шумовым загрязнением.

Колебания между внешним и внутренним критиком

Многие пережившие кПТСР барахтаются в разъедающем осуждении, мечась вперед и назад между патологическими оценками других (токсические обвинения внешнего критика) и патологическими оценками себя (токсический стыд внутреннего критика). Они застревают в бесконечных циклах детального разбора недостатков других, а потом и своих.

Извращенное кредо моих родителей можно свести к следующему: “Какими бы уродами мы ни были, все же мы гораздо лучше, чем ты”. Карен Хорни описала это как травму двух шагов, или как раскачивание между крайностями грандиозного “Я” и презираемого “Я” по принципу “всё или ничего”

Теряясь в этом процессе, мы упускаем нашу важнейшую эмоциональную потребность в чувстве принадлежности. Мы живем в постоянном отчуждении, колеблясь между противоположностями быть слишком хорошим для других или быть слишком непривлекательным для принятия окружающими. Это мучительный социальный перфекционизм двуликого критика Януса: другие люди недостойны нашей любви, а мы недостойны их любви.

Вербальная схема типичного замкнутого круга сценария выглядит следующим образом. Осуждающее состояние ума активируется необходимостью избегать чувства опасности, которое вызывается социальным взаимодействием. Одна мысль о социальном взаимодействии может запустить наши программы неодобрения, чтобы оправдать собственную изоляцию. Однако длительное отчуждение пробуждает голод по отношениям и побуждение общаться. Это сразу же приводит к смене модальности — с внешнего критика на внутреннего. Тогда критик составляет подробный список наших недостатков, убеждая нас в том, что мы слишком отвратительны, чтобы социализироваться. Это приводит к появлению вызывающих к себе жалость фантазий о преследовании, которые в конечном счете повторно приглашают внешнего критика к обвинению людей, которые так ужасны... И так до бесконечности, до тошноты. Этот замкнутый круг потом держит нас в “безопасности”, сокрытой в безмолвном изъятии себя из отношений.

Когда это проистекает от внутреннего критика, критические колебания могут выглядеть следующим образом. Негативное самовосприятие пережившего травму заставляет его стремиться к совершенству. Он так много и упорно работает над этим, что начинает обижаться на других людей, если они этого не делают. Как только обида достаточно накапливается, минимальная оплошность окружающих становится триггером, перемещающим в состояние крайнего разочарования и фрустрации, вызванных внешним критиком. Затем наступает персеверация[6] и составление списков всех недостатков и предательств окружающих. Как правило, от типа защитного реагирования зависит то, сколько времени переживший травму находится под влиянием внешнего критика, но рано или поздно он вследствие этого начинает чувствовать себя виноватым, и внезапно внутренний критик возобновляет свои жестокие осуждения за то, что он чрезмерно осуждал