Искусство речи на суде - Петр Сергеевич Пороховщиков

поводу изобличать свидетелей во лжи. Чуть что-нибудь не по вкусу им в показании, они уже раздражаются, настаивают на оглашении письменного показания и призывают внимание присяжных на «явное противоречие». Свою ошибку они повторяют и в речи. Они напоминают мне Язона *(111), который посеял зубы дракона, чтобы потом сразиться с поднявшейся жатвой – войском. Поступок Язона объясняется просто: во-первых, он никогда его не совершал, во-вторых, он иначе поступить не мог. Но я не могу понять, с какой целью наши ораторы стремятся создавать себе затруднения, в деле не существовавшие. Притом эти мнимые трудности, коль скоро за них взялся оратор, превращаются в действительные: как изобличить во лжи человека, который не лжет?

Сами по себе общие рассуждения о недостоверности свидетельских показаний не имеют никакого значения на суде. Присяжные не хуже нас знают, что женщина более впечатлительна и более лжива, чем мужчина; но они знают также, что бывают женщины рассудительные и правдивые и, сколько бы вы ни распространялись о недостатках женской натуры вообще, одними словами вы ничего не сделаете. Вы докажете, что женщинам нельзя верить ни на грош, а присяжные скажут: старуха правду говорит – и ответят на вопросы суда без колебания. Но если при перекрестном допросе вам удалось доказать присяжным, что старуха лгала хоть одним словом или что она была готова солгать, тогда общие рассуждения о женской лживости, основанные на факте, будут вполне убедительны для присяжных.

Не могу не вспомнить здесь один поучительный пример в пояснение этого общего правила. На судебном следствии об убийстве в Галерной гавани защитник, между прочим, возбудил вопрос о расстоянии между двумя определенными пунктами в черте расположения большого завода и просил суд установить это расстояние допросом кого-либо из рабочих, вызванных в качестве свидетеля.

«Я только прошу спросить об этом не женщину, а мужчину, – прибавил он, – для меня очень важен точный ответ. Кого угодно, только мужчину».

Защитнику очень важно установить точное расстояние, и он боится ошибки, если будет спрошена женщина. Как, однако, надо быть осторожным с бабами-то! – думают присяжные и слушают дальше. Есть улики, есть и доказательства в пользу подсудимых. Но в обвинительном акте, помнится, говорилось, что свидетели видели их у самого места убийства; значит, почти очевидцы есть; послушаем.

А очевидцы-то – две женщины.

– Видели?

– Видели.

– Они?

– Они.

Обе свидетельницы показывают добросовестно; это несомненно. Но ведь это женщины. Что как они ошибаются?

Защитник сумел подготовить почву для соответствующего отрывка своей речи и те соображения, которые могли бы представляться книжными отвлеченностями, оказались непосредственно связанными с происходившим на суде.

В одном протоколе мне пришлось прочесть такое показание свидетеля: «Показания, данные мною на предварительном следствии в июле месяце и прочитанные тогда мне господином судебным следователем, мною не были достаточно поняты; если в тех показаниях есть противоречие с настоящими показаниями, то я это объясняю тем, что мы с господином судебным следователем не поняли друг друга». Думаю, что большинство наших судебных деятелей, знакомых с судебными заседаниями, признают, что подобные недоразумения представляют не исключительные, а слишком обыкновенные случаи. Этого, конечно, сказать присяжным нельзя. Но во многих случаях в деле найдется возможность говорить о небрежности следователя не по общим соображениям, а по фактам. Посмотрите на обложку дела. Какой это номер по настольному реестру следователя? Может быть, сотый, может быть, сто пятидесятый, как в том деле, из которого взята приведенная выписка (оно началось 23 июня 1909 г.), может быть, двухсотый. Долго ли продолжалось предварительное следствие? Сколько времени прошло между событием преступления и допросом свидетеля? Каким слогом записаны показания допрошенных лиц? Посмотрите на обложку дела суда. Там, может быть, окажется еще больший номер. В моем деле – N 350. Долго ли дело лежало без движения? Будьте внимательны во время судебного следствия. Не обнаружилось ли какой-нибудь неточности в формальных актах или сообщениях? Не было ли ошибки в именах, числах и т. п.? Если вам удастся уловить две-три таких черточки, вы уже хозяин положения.

Вы скажете: у следователя свидетель говорил – ударил, здесь – хотел ударить. Что верно? Он говорит, что прежде лучше помнил дело, чем теперь, но настаивает на том, что и у следователя говорил то же, что здесь, на суде, утверждает, что ошибся не он, а следователь. Возможно ли это? Вы знаете, что дело возникло у следователя в июне текущего года и было записано сто пятидесятым номером. Значит, в месяц возникает около тридцати дел; по каждому делу приходится допросить не одного или двух, а многих свидетелей; это нелегкая работа; дела, как вы сами видите, почти без исключения арестантские. Как вы думаете, может ошибиться следователь, обремененный работой? Ведь мы все ошибаемся. Вот в обвинительном акте, написанном и утвержденном, конечно, без всякой поспешности, грабитель назван именем ограбленного и наоборот. Свидетель мог ошибиться, но возможно, что ошибся не он, а следователь, неверно понявший его слова. Как бы то ни было, здесь под присягой он утверждает: хотел ударить. Судите сами, какое показание можете признать более надежным.

2. При разборе свидетельских показаний не теряйте из виду афоризм генерала М. И. Драгомирова: род занятий определяет склад понятий и характер отношений. Это общее правило может объяснить и подтвердить многое.

Почему дворник большей частью груб, а газетчик всегда вежлив? – По роду занятий. Почему говорится: не обманешь, не продашь? – По роду занятий купца и приказчика. Почему сложилось у умного и благородного адвоката убеждение, что «нет более сладкой победы, как выигрыш дела, которого не следовало выиграть?» – По роду занятий. После слов: «…в каторжные работы на двенадцать лет» впечатлительный защитник может заболеть, а судьи идут к закуске. Казненный болтался под виселицей; товарищ прокурора услыхал негромкий голос: «Господин прокурор, вы играете в карты?» – «Нет. А что?» – невольно спросил он. – «Говорят, веревка счастье приносит», – задумчиво произнес голос.

«Какая смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний» *(112) проходит перед нами в суде! Чтобы дать присяжным точку опоры для оценки наблюдательности и правдивости этой вереницы, часто бывает достаточно указать ту или иную особенность в личности свидетеля. Нечего говорить о том, как склонны бывают люди к намеренной лжи и к бессознательному пристрастию под влиянием сословных предрассудков, корпоративной связи и т. п. Люди, объединенные общим знаменем, иногда только общим названием, с крайней неохотой изобличают товарища в недостойном или противозаконном поступке.

3. В словах свидетелей следует различать удостоверение фактов от их оценки.

Когда свидетель удостоверяет действительность события, верность его показания зависит от его добросовестности,