Три дня на перекрёстке - Андрей Белкин

Андрей Белкин

Три дня на перекрёстке

Все герои и персонажи, а равно и все события – выдуманы. Любые совпадения с существующими и/или существовавшими людьми и/или событиями – случайны.

Бросок

Иван 53 года. Москва. Наши дни

Комплекс термоядерной энергетики и плазменных технологий НИЦ «Курчатовский институт», зона Токамак Т-15 МД. Август. Высокий молодой человек в белом комбинезоне доложил по рации, что дейтерий и тритий загружены в рабочую камеру Токамака, и всё готово к запуску очередного научного эксперимента по термоядерному синтезу. Получив указание от научного руководителя покинуть зону, молодой человек вышел из небольшого зала с высокими потолками и через несколько минут привычный разгон плазмы до многих миллионов градусов по Цельсию начался. Одна стадия эксперимента следовала за другой, не предвещая, и тем более не обещая ничего необычного и сверхъестественного. Внезапно, ещё не достигнув рабочих параметров эксперимента, Токамак завибрировал, запищал и, выбросив ранее невиданный сгусток энергии, который, впрочем, тут же сошёл на нет, «заглох», сработав защитной системой. Громкая сирена и голосовое предупреждение оповестили Курчатник об опасности и немедленной эвакуации всех сотрудников… Последствия аварии ликвидировали за несколько дней, и Токамак был готов к новым экспериментам. Цикл работ было решено не останавливать, потому что все технические параметры и оборудование были в норме. Только усилили, и так очень строгие меры безопасности… Через несколько месяцев, после долгого и тщательного расследования выяснится, что виной всему стали несколько грамм редкозёма, прилипших к крохотному кусочку жвачки на подошве техника, и попавших внутрь Токамака при очередном техническом обслуживании…

… Иван, после тяжёлой и насыщенной тренировки на тренажёрах в уютном спортзале, неторопливо и расслабленно крутил педали кроссового велосипеда, направляясь домой. Конец августа выдался спокойным, приятным, с бархатными вечерами и лунными, звёздными ночами. Ранний, воскресный вечер плавно разливался по измотанному телу Ивана и звал к ужину и после тренировочному сну. Когда тебе за 50 и жизнь известна, как постоянно повторяющееся, хоть и не гадкое действие, начинаешь относиться ко всему со строгой и часто необоснованной критикой. Иван не был завершённым занудой, но ежедневная, блёклая колея вела его к неизбежному исходу – старости. Всё это чудовищно не сочеталось с его моложавой, привлекательной внешностью и успехом у женщин, которым он целомудренно не пользовался, сохраняя «верность» жене. Выше среднего роста, худощавый, но при этом атлетичный, с красивым, одухотворённым лицом и сединой, которая только оттеняла его «молодость», он производил впечатление вполне довольного жизнью человека. Но, он был несчастлив. Вся его жизнь была сведена к выполнению обязательных и навязанных кем-то действий, не приносивших ему ни радости, ни облегчения от несчастья. Ненавистная работа, опостылевшие поездки на отпускной отдых, встречи с друзьями, бодания со своевольными детьми, превратились в сплошную, липкую промозглость, которую уже, он не в силах был преодолеть. Порвать с прошлым и настоящим не было сил. Все они уходили на поддержание на плаву его жалкого, никчемного существования. Но, он мечтал. То, как он научится дрифту. Как Кен Блок (Kenneth Paul Block). То, после просмотра фильма про восхождения на Эверест, как накопит нужную сумму и тоже окажется на вершине мира. А может даже, если повезёт, поднимется в небо за штурвалом чего-нибудь летательного. Ивана не «возбуждали» глупости люкса и гламура, дурость «всемирной известности» и въедливой популярности. Эфемерность богатства, исключительности, не таковости-как-все, его только выворачивали. Он понимал, что уже поздно, не на той дороге он оказался, и новой развилки с «налево пойдёшь – коня потеряешь…», уже не будет. Не сдвинуть ему эту махину дрянной, цепкой жизни. И опять, как и всегда, в последние 10 лет, его душа навострилась в милые фантазии, но была остановлена неожиданной сменой «декораций»!

– Какого хрена! – Иван ошалело оглянулся вокруг, понимая, что что-то изменилось.

Сладкая истома мечты была смята резким, бросившимся на него пейзажем. Аккуратный тротуар, окаймлённый ровными, как по ниточке выстроенными бордюрами, сменился на пыльный асфальт с рваными краями, тенистая прохлада густых крон на частокол редких, облезлых саженцев, выстриженные газоны на вытоптанную целину и торчащую кустами полынь. Куда-то пропали табуны автомобилей. Только дома были как всегда громадинами, но ещё бо́льшими, чем прежде, из-за облезлости куцей растительности вокруг них. Братеево, где Иван жил последние 25 лет, исчезло, и Иван очутился в месте причудливо изменившим себя ножом до крайности резвого, но предпочитающего инкогнито хирурга.

– Какого хрена! – снова повторил Иван, вкапываясь тормозами велосипеда в пожухлый асфальт и слетая с узкого, спортивного сидения.

Мимо него мелькали люди, взрослые, дети, подростки, мужчины, женщины, юноши и девушки. Все они, равняясь с ним, замедляли шаг, и с проникающим интересом пристально смотрели на него, велосипед, и проводные наушники, беспечно орущие в его потрескавшийся мозг – дуэт Дженнифер Лопес (Jennifer Lopez) и Питбуля (Pitbull). Окончательно понять, что не «какого хрена», а «какого х…я», Ивану позволили менты, проехавшие мимо на новеньких жигулях пятой модели в полицейском оформлении, и плотоядными взглядами оценившие его и его велосипед.

– Не стоять, ехать, ехать. Какого хрена! – Иван как заворожённый, не понимая, где он и куда идёт, повёл велосипед по дорожке, старательно избегая взглядов заинтригованных им прохожих.

Бросок

Иван 19 лет. Москва. 1988 год

Иван вышел из «Диеты» на Миклухо-Маклая, и направился в общежитие металлургического института, в котором он жил последние два года. Иван учился на втором курсе этого института, на факультете Чёрных Металлов и Сплавов. Только вчера, поздно вечером, он прилетел из Свердловска, с летних каникул. В каждой руке Ивана было по авоське, набитой продуктами, по которым он так скучал в своём родном городе… Иван нырнул в подземный переход метро Беляево, и через 50 метров был уже на другой стороне Профсоюзной улицы. Из перехода он повернул налево и, подчиняясь хорошему настроению шелковистого, августовского вечера, размеренно зашагал по лестнице наверх, перебирая ступеньки белыми, румынскими кроссовками. На верхней ступеньке, стелящееся по земле, вечернее солнце заискрилось в русых, коротких волосах Ивана, и слегка ослепило его. Иван прищурился, приспосабливаясь к заходящему светилу и…, не узнал «своё родное» Беляево. Пока он «путешествовал» по подземному переходу, в окружающем его мире всё перевернулось, как будто кто-то сменил декорации в театральном спектакле. Иван сразу даже не понял, что попал не «туда». Он растерянно обернулся назад, стены и ступени перехода были прежними: «Померещилось». Но, когда он вернул взгляд