Укради меня - Ольга Мурашова

Укради меня

Глава 1.

Я смотрю на ручку двери. Обычная металлическая ручка, бывшая когда-то блестящей, но уже частично облезлая и подёрнувшаяся ржавчиной от времени, которая откроет дверь после того, как я её поверну. Самую обычную дверь, если не учитывать, что за ней – мое уголовное дело.

Чёрт возьми, это начиналось как самая обычная шутка, но сейчас мне совершенно не смешно. Сердце колотится, а пустой желудок вот-вот готов вывернуться наизнанку через горло. Резиновые подошвы моих стареньких и обтёрханных конверсов словно вросли в доски пола, чтобы не дать мне сделать шага через порог, способного угробить всё моё будущее. Но у меня нет другого выхода, кроме как повернуть эту ручку и войти. Войти и увидеть человека, которого я украла.

Разумеется, я не осилила бы этого в одиночку, да и идея была не только моя, но отвечать за всё это безобразие я буду одна. Я посмотрела на часы – самолёт с моими подельницами уже должен был подняться в воздух в ближайшем аэропорту и удаляться оттуда прочь со сверхзвуковой, надеюсь, скоростью, поэтому я вполне могу встать со своего стула и открыть эту чёртову дверь.

Но я медлю.

Мы – чокнутые футбольные фанатки, и мы похитили своего кумира. И размышлять сейчас, как мы до этого докатились, пожалуй, что уже поздновато.

Идея эта возникла из случайно оброненной в фанатском чате фразы – кто-то накануне прочитал "Мизери" и разразился на эту тему шуточкой с рейтингом 18+. И я даже не успела заметить, как мои пальцы набрали на клавиатуре “Да давайте уже украдём”, добавили пару смайликов и отправили все это в чат. И в чате тут же бомбануло. Я даже не ожидала.

Сначала меня неприятно поразила лёгкость, с которой эту идею подхватили участницы чата, точнее, меня поразило то, что похищение живого человека в принципе вписывалось в их систему жизненных ценностей, не вызывая никакого отторжения. То, что оно не вызывало отторжения у меня, мне как раз было понятно, но о девчонках я до этого думала лучше. Я в фанатской теме варилась давно, да и кумиры у меня менялись, но для меня каждый раз всегда казался последним, и каждый раз я уходила в это идолопоклонство по самую макушку. Подозреваю, что это не очень согласуется с общепринятыми понятиями о здоровой психике, и мне бы, по-хорошему, нужно было бы пройти психотерапию, таблеточки там попить, или что-то типа того. Ради интереса я в своё время поискала информацию о том, насколько это вообще нормально, и насколько нормально в такой форме, как у меня, но ничего определённого так и не выяснила. В основном источники сходились на том, что все проблемы из детства, но кукушечка пока ещё не съезжает, хоть и сидит уже на чемоданах, а тревогу пора бить, когда всё это начнёт мешать жить и трудиться. Вот только мне всегда было комфортно жить в этом выдуманном самой для себя мире, и до вчерашнего дня я вообще не собиралась ничего менять. Реальность меня не особо радовала.

Чему радоваться, а? Однушке в неблагополучном спальном районе, доставшейся мне по наследству? Или должности перекладывательницы бумажек в мелком издательстве за мелкий же прайс? С которого я могла хоть что-то отложить только путем суровых ограничений почти всех жизненных удовольствий. Нет, я искренне любила книги, и работу себе подыскивала с тем расчётом, чтобы быть к ним поближе, но единственное издательство, приславшее мне оффер, специализировалось совершенно не на шедеврах литературы, а ковало деньги из популярных в народе жанров.

Когда-то я радовалась своей школьной золотой медали и красному университетскому диплому, доставшемуся мне такой кровью, что я раз и навсегда зареклась ещё хоть раз в жизни существовать в режиме пробивания стен лбом. А когда при мне замдекана заикнулся об аспирантуре, я успела сказать “Да ну, нахер!” ещё до того, как он это слово договорил, и этим навсегда лишила себя научной карьеры. Я лоб-то тогда чуть не расшибла и потом довольно долго пыталась прийти в себя, одёргивая себя при каждой мысли, что я кому-то там что-то должна, в том числе – быть хорошей девочкой. А спустя всего два года оказалось, что все мои аттестаты ничего не значат для хоть какого-то жизненного успеха. И снова надо было что-то пробивать. Вот тогда я сложила лапки и сдалась, приняв оффер и отправившись способствовать распространению на земле бульварной литературы. Со временем я признала за такого рода книгами право на существование и мне даже стало нравиться то, что мы издаём.

На стадион я впервые попала ещё студенткой – не нашла подходящих слов, чтобы отказать подружке на просьбу составить ей компанию. Подружка, как и ожидалось, довольно быстро слилась от меня в компании какого-то парня, и мне ничего не оставалось, как всё-таки посмотреть на происходящее на поле – билет стоил приличных денег, и мне было жалко потратить их впустую. Стоя на трибунах в окружении бешено ревущей толпы фанатов, я внезапно почувствовала, как в меня словно тонкой струйкой вливают жизненную силу, и с удивлением ощутила мир вокруг таким цветным и полным, каким уже отчаялась увидеть его хоть когда-либо. Я не спала от пережитых эмоций две ночи, а потом захотела пережить их снова. И снова. Так моя жизнь и разделилась на две части – на скучное добывание средств к существованию и на футбол.

В фан-клубе я была тем самым серым кардиналом, который отвечал за организацию различных движух, но которого по окончанию движухи никто не вспоминал и даже не думал благодарить. Впрочем, я вполне себе получала удовольствие, когда движ проходил без явных факапов, потому что, если какие-то проблемы случались – про меня вспоминали очень быстро. И в непечатных выражениях. Мне было наплевать – я делала это не ради них, а ради команды, за которую мы болели. И ради него. Ради моего кумира.

Когда я увидела Эрика Нильсена первый раз, мне показалось, что я ослепла. Слепота была избирательной – я видела только его, всё прочее расплывалось в цветную кашу. Закрыть глаза не помогало, как не помогает тому, кто взглянул на солнце – образ намертво въедается в сетчатку. Он тогда был ещё совсем молодым парнем, но уже сделал себе имя в футболе, крепко уселся на вершине славы и держался там, не