10 секунд - Элизабет Дэр

– Я слышал у тебя сегодня бал, – произнёс брат, просто констатируя факт.

– Да.

– С кем пойдёшь? – новый вопрос.

– С Тодом.

– Это тот, что в футбол играет? – еще один. Я постепенно начинала раздражаться.

– Да.

– И как ты умудрилась его охмурить?

– Просто позвала, и он согласился.

– Тебя подвезти? – это уже было излишней заботой и слишком странно с его стороны.

– Нет, спасибо. Тод заедет за мной в семь, – сжав губы, опускаю взгляд, упираясь в стол.

– Если нужна будет помощь, мой номер записан у тебя в телефоне, – уточняет Дэвид, оборачиваясь к плите и выключая конфорку.

Мне было жутко интересно знать, что произошло с ним за ночь, ведь вчера вечером он вёл себя, как всегда, не обращая на меня ни капли внимания, а сейчас … Он спрашивает, не нужна ли мне помощь, готовит завтрак, в кои-то веки он одет. Дэвид стал заботливым и наблюдательным, теперь нужно узнать, насколько его хватит в этот раз?

– Но что случилось такого, что ты решил измениться? – спросила я, не сумев обуздать интерес, облокотившись на ладошку.

Сначала он молчал, раскладывая тарелки и завтрак, но сев на соседний стул, ответил тихим шёпотом.

– Когда ты сказала мне, что я делаю, пытаясь хоть как-то отстраниться от реальности, от своей болезни, своих проблем, то меня будто по голове дубинкой ударили, – начал он, иронично цокнув языком, – никто такого не осмеливался говорить, голова так сильно закружилась, что я чуть ли сознания не лишился, а потом всё же подумал над словами моей маленькой сестрёнки. – говорит он без тени сомнения. – И решил, что, итак, принёс слишком много страданий нашей семье, поэтому стоит немного подработать над своим характером, – он пожал плечами.

– Я очень надеюсь, что ты станешь другим, – это всё, что я сумела выдавить из себя, принявшись за еду.

За завтраком никто не проронил ни слова, каждый думал о своём. Может быть, моему брату и удастся измениться, стать лучше, и может он даже запишется в вегетарианцы и станет «гринписовцем», защищая природу, которую я очень сильно люблю, но моё доверие всё равно угасло, где-то в глубине души злобный голосок скандирует, не верить Дэвиду во что бы то ни стало.

Это было дело брата, становиться лучше или нет, ему решать, хочет ли он вернуть с отцом хорошие отношения. Дэвиду придётся самому решать свою жизнь. И ни мои слова, ни ругань родителей, ни расставание с девушкой не должны повлиять на его выбор быть таким, каким он сам хочет себя видеть, а никто-либо иной.

Давно, когда я еще была совсем малюткой, мама накричала на меня, что я никогда не делаю, того, что от меня просят, никогда не выполняю её поручений, и называла это неуважением в их сторону. Тогда детское подсознание не понимало, что это значит, но, спустя некоторое время, догадалась, взрослым не нравится, когда их дети оказываются умнее, и это их обижает. Обиду они называют гранью между уважением и предательством, что довольно сильно может ранить маленького человека. И с тех пор я отвечала за свои поступки, но всегда твёрдо и уверенно стояла на своём, не завися от чужого мнения. А мой брат стал слишком податливым. Я знала, что за всей этой маской жестокости, безрассудства и аморального поведения, он был раним, беззащитен и жалок. Мне становилось от этого противно, ведь наш папа стремился вырастить мужчину, а получилось, что Дэвид стал «тряпкой», об которую без проблем можно вытереть ноги. Я любила брата, но чувство, что все давно потеряно, никогда меня не покидало.

– О чём задумалась? – поинтересовался Дэв, склонив голову на бок.

– О том, как пройдёт сегодняшний вечер, – солгала я, не дрогнув ни одним мускулом на лице, почему ложь и выглядела столь убедительной. – А что ты собираешься сегодня делать? – спросила в ответ, спустя пару секунд, решив поддержать беседу за завтраком. Так или иначе каждый заслуживает второго шанса. Все не так уж и потеряно.

Он загадочно улыбнулся и добавил сироп на оладью, сохраняя молчание.

– Только не говори, что ты решил стать контрабандистом, чтобы перевозить марихуану из Мексики, потому что твоя новая подружка – топ-модель – слишком дорого стоит, – откинулась на спинку стула, ожидая объяснений, задумчиво водя вилкой по воздуху.

– Тебе нужно меньше читать романы! – отдёрнул он меня.

– Ну скажи, – я хмурюсь и скрещиваю руки на груди.

– Я решил найти работу после колледжа, – выпалил он на одном дыхании.

– О, Боже! – вскочила со стула и обняла брата. – Это так замечательно!

Дэвид ответил на мои объятия и закружил по комнате, как маленького ребёнка. Я визжала от радости и счастья. Возможно, мой брат – это не самый запущенный случай. Мне придется хорошенько потрудиться, чтобы вновь довериться ему, но сейчас я просто постараюсь в него поверить и снова дать шанс на взаимопонимание.

– Сейчас, постой здесь пару минут, я должен тебе кое-что отдать, – сказал он, указывая мне рукой на место, где нужно встать и быстро исчезая на пролёте лестницы.

Странно, что мой братец еще придумал в такой день. Я была сильно заинтригована и нетерпеливо ждала, что же он принесёт.

Руки трясутся от напряжения, а пальцы сложно выпрямить. Это ожидание очень мучительно, и, когда я уже собралась идти за братом, завернув за угол коридора, как он выскочил с последней лестницы прямо передо мной. От испуга и неожиданности я немного отскочила назад.

– Это просил передать отец перед отъездом, – чуть улыбаюсь, когда он протягивает мне цепочку с кулоном в виде скрипичного ключа.

Мне на ум сразу пришёл вчерашний разговор.

«Я уверен в тебе, как никогда, потому что люблю тебя всем сердцем, даже если и говорю это слишком редко …»

Я поцеловала брата в щеку и побежала снова в свою комнату, включила свет и начала сборы на бал. В моей душе бушевало счастье, не предвещающее ничего плохого.

* * *

– Миа, я буду через несколько минут, – зазвучал через трубку телефона прекрасный голос Тода.

– Жду.

Я была уже внизу и наблюдала над тем, как сумела по колдовать над собой.

Миа Джонс теперь выглядела совершенно иначе. На мне было красное платье до середины бедра и широкой юбкой-сеточкой, а корсет был вышит в миниатюрные цветочки, на лямках, раскрывающие мои костлявые и в то же время сексуальные бледные плечи. Волосы я распустила, сделав косой пробор и накрутив их в крупные локоны так, что теперь они доставали до ключиц. Они оставались такими же коричневыми,