Принц в наследство - Натали де Рамон

В провинциальном городке кипела бурная ночная жизнь. Во всех кафе было полным-полно народу, парочки танцевали, бродили по улочкам в обнимку. Я постепенно приближалась к окраине, но Леона нигде не встретила. У виноградников, откуда начиналась обсаженная вековыми деревьями дорога к замку, по которой днем нас подвез папаша Пешо на кроткой Кузине, я замедлила шаги. Неужели Леон считает нормальным, что я по этой темнотище побегу к нему на свидание? Что я, девочка, которая бросается без оглядки, стоит поманить ее пальцем? За кого он меня принял — за богатую сумасбродку, за любительницу острых ощущений? Еще десять шагов, и я возвращаюсь, Зигрено абсолютно прав. Я сделала эти десять шагов, потом еще десять, потом еще и еще, и вдруг увидела всадника! Он двигался прямо на меня, отбрасывая длинную тень, неторопливо, как в замедленной съемке. Я окаменела.

Через несколько бесконечных мгновений всадник и конь приблизились. Лихой скакун превратился в мою знакомую тихую Кузину без седла и уздечки, но зато каков был всадник! Я счастливо рассмеялась, а Леон, изящно поклонившись с лошади, произнес своим невероятным голосом:

— Ваше королевское величество, соблаговолите разрешить вашему верному вассалу помочь вам разместиться на шее этого смирнейшего животного! — И протянул ко мне руки.

— Я никогда не ездила на лошади, я могу упасть…

— Ни Кузина, ни верный вассал вашего королевского величества никогда не позволят такому случиться, — заверил он, а Кузина, как мне показалось, подмигнула.

И в следующее мгновение я уже сидела на теплой толстой шее Кузины, она всхрапнула, встряхнула гривкой, как бы предлагая мне ухватиться за нее, и даже попыталась изобразить бойкий аллюр, но потом тихонько потрусила по знакомой дороге.

Признаться, сидеть на лошадиной шее оказалось не так уж и комфортно, но сзади я чувствовала сильную грудь и руки Леона, а самое главное, его дыхание, которое на моей уже шее перемешивалось с поцелуями и нежными словами. Я с удовольствием прижалась к груди Леона, запрокинула голову на его плечо, и неожиданно само собой нашлось удобное местечко на лошадином теле, и мне стало даже приятно ощущать теплоту и шелковистость шкуры.

Это было совершенно неведомое мне осознание полного единства с любимым мною человеком, когда и стук наших сердец, и наше дыхание словно слились в одном существе, и я уже не я, меня больше нет, а я всецело принадлежу ему, как его рука или нога. Но полное мое небытие, полное растворение в Леоне вовсе не пугало меня, не тяготило, напротив, мягко разливалось ощущением такого же полного покоя и счастья. Если бы передо мной стоял выбор: жить, как я жила прежде, или до конца своих дней вот так, покачиваясь на лошади, плыть, прижавшись к плечу Леона, среди залитых луной виноградников под ночной шелест листвы и мерное перестукивание копыт Кузины, — я, не задумываясь, выбрала бы луну и виноградники.

Мы оба молчали, только Кузина иногда пофыркивала, как бы напоминая, что она тоже причастна к лунному таинству обретения нами того фантастического чувства, рядом с которым бессилен человеческий язык, которое не требует ни слов, ни жестов, преображая души двоих в одну, заставляя их наивно стремиться к бесконечным попыткам так же воедино соединять свою плоть, словно создавая единое тело для этой цельной, общей души. И я очень ясно ощущала, что сейчас, когда мы просто рядом, просто молчим, прижавшись друг к другу, просто дышим, эта самая наша общая душа спокойна. Она наслаждается тихой ночью, полной добродушной луной, россыпью звезд, пьянящим запахом виноградников, шорохом листьев, кротостью крестьянской лошадки; она просто живет, озаряя нас своим светом, и радугой перекидывается между нашими глазами…