Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая

– Он помер давно. Изба, поди, завалилась совсем. Ее, пожалуй, и не сыщет никто – один отец Касьян, я так мню, туда дорогу помнил, а как он сгинул, так и все. А я от тех дел давно отстал! Господь меня пожалел – наставил на ум, чтобы душу не сгубил.

– Ты, Куприянушка, тоже так знание свое получил – через жабу? – спросил Хоропун.

– А я… Меня в двенадцать лет родители к деду Заморе отвели. Долго им детей не посылалось, они у деда Заморы просили волхования, чтобы, стало быть, потомство иметь, он и помог, да положил зарок, чтобы сына их к нему на выучку привести. Меня то есть. Они и привели. Родители мои были болванному поклонению привержены, – Куприян вздохнул, – оттого и просили помощи у бесов. И вот повел меня дед Замора в полночь глухую к Змееву камню. Велел стоять и с места не трогаться, что ни случись. Я стою. А он вокруг камня ходит противусолонь и заклятья бормочет. Ходил, ходил, а потом кричит: гляди! Я гляжу – а камень Змеев и не камень вовсе, а самого змея голова. Глаза на ней, и пасть – поболее иной двери. Прямо на меня смотрит, и в глазах огонечки зеленые горят…

Слушателей передернуло – даже Устинью. Никогда раньше ее дядька не рассказывал о своем посвящении, да и странно, что решил поделиться этим с такими ненадежными людьми, как Демка и Хоропун. В избе было темно, горела одна лучина, в деревне все давно затихло. Навалилось ощущение огромности ждущей тьмы, и даже Устинья невольно увидела ту деву из гроба, что стоит прямо под оконцем и слушает живые голоса…

– И вот так медленно пасть его раскрывается, – понизив голос и вынуждая вслушиваться, рассказывал Куприян, – и лязг такой раздается… куда там вашей домовине. Крушина мне говорит: полезай! Я было побоялся: отрок еще был, что мне там, двенадцать лет. А он говорит: полезай, иначе все равно тебе живым не быть. Уйдешь просто так – и году не пройдет, как исчахнешь. Я думаю, ладно, двумя смертям не бывать. И полез к нему в пасть…

Настала тишина.

– И что там? – прошептал Хоропун. – Огонь?

– А там… – Куприян вздохнул, – я на тот свет самый попал. А что я видел, того не скажу, нет позволения. Только кто через тот свет пройдет, бояться уже ничего не станет – ни на этом свете, ни на том. А вы, – его голос вдруг сделался повелительным, – заснете сейчас, а утром как проснетесь, ни слова из речей моих не вспомните! Все, спать, я сказал!

Хоропун без звука повалился на бок и заснул. Демка тоже сполз на пол с лавки и улегся, укрываясь своим кожухом.

– Ступай на печь, Устя, – велел Куприян. – А я на конике[7] лягу.

Устинья, тоже уставшая за вечер, послушно полезла на печь. Куприян улегся на коник перед печью, между нею и гостями. Засыпая, она повторяла молитву к Михаилу-Архангелу, а где-то на задворках мелькала мысль: узнает кто, что Демка Бесомыга у них в дому ночевал, сплетен не оберешься…

* * *

Наутро Демка мог бы счесть вчерашнее приключение сном, если бы не красное пятно на щеке – оно не сошло, и касаться его было больно. Пришло время решать, что делать дальше. Ведь если красавица в домовине Демке с Хоропуном не привиделась, то она так и лежит там, на берегу, возле каменного идолища.

А если не лежит? Если она уже выбралась из домовины и… и что? От одной такой мысли передергивало.

– Я домой! – заявил Хоропун, проснувшись утром. – Благодарю за хлеб-соль, за ласку, но меня там Агашка с тестем обыскались! Еще сейчас драться полезет – скажет, у какой-то гульни ты, мухоблуд, ночевал…

– Пасть заткни! – Демка отвесил ему подзатыльник и бросил виноватый взгляд на Устинью, которая могла отнести это к себе. – Тебя люди по добру приютили, а ты лаешься!

– Да это не я, это Агашка!

– Пойдем, дядя Куприян, сходим к озеру, – попросил Демка. – Уж я бы… – он оглядел себя, но ничего ценного не обрел, – кожух отдал бы, чтобы мне эта дрянь привиделась! Ну а вдруг она и правда там?

Не очень-то Куприяну хотелось вмешиваться в это дело, но Устинья поддержала Демку. Встретив взгляд племянницы, Куприян вздохнул и потянулся за топором. Что за покойница, он знать не знал, но подозревал связь между ее появлением и каменным богом, которого сам нашел на отцовом поле.

– Не боишься? – поддел он Демку, пока одевались. – Там краса ненаглядная тебя-то и поджидает. Видать, полюбился ты ей.

– Не боюсь! – угрюмо отвечал Демка. – Пусть полезет – сам ее угощу!

В эту пору всякому хватало работы – мужчинам в поле, женщинам при доме и в огородах, но явление странной пары, – Куприяна с топором за поясом и Демки с красным пятном на щеке, – в Барсуках не прошло незамеченным. Тетка Хавра тут же связала Демкину красную щеку с домогательствами к Устинье и побежала рассказывать, что Куприян Демку в лес казнить повел за обиду племяннице. Люди сомневались, что Демка, всем здесь хорошо известный, так смирно пошел на казнь, но Хавра не растерялась: Куприян-то, видать, его заворожил, чарами опутал! Вот и бредет, сам себя не помня. Такие новости не давали усидеть на месте, и народ пустился следом. К Игореву озеру Куприян и Демка подошли, сопровождаемые толпой человек в десять.

Еще с тропы, выводящей из леса, Демка окинул край берега быстрым ищущим взглядом. Пусто!

– Авось ее черти назад унесли! – прошептал он, крестясь. – Михаил-Архангел, Гавриил-Архангел!

При этом имени на память ему пришел Воята Новгородец, которого сам же Демка прошлой зимой прозвал Гавриилом Архангелом. Окажись тот здесь – не сробел бы. Ему, пономарю власьевскому, сила была дана нечисть одолевать. Демка, зная жизнь свою беспутную, о такой же силе мог только мечтать, но ревнивая мысль о Вояте укрепила дух. Стать таким же праведным он не может, но уж и трусом не будет! Особенно на глазах у Устиньи…

Но едва они с Куприяном вышли на берег – посмотреть место, где вчера стояла домовина, – как Куприян охнул.

Домовина никуда не делась! Напротив, она заметно отодвинулась от воды и теперь стояла почти вплотную к каменному богу.

Заметив это, Куприян остановился на другом краю опушки. Рядом сопел Демка, мрачно глядя на домовину и сердито раздувая ноздри.

– Вы ее вытащили?

– И не трогали. Очень нам надо! Пусть бы черти ее таскали! Она вон там стояла,