Развод. Прошла любовь, завяли помидоры - Элен Блио

все богатые. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить Адкино счастье! Пусть у неё всё будет! Да пусть хоть со всеми тремя! Только порадуюсь.

Но три холостых миллионера – это, конечно, результат!

А у меня?

Опять женатик?

Ну, то есть не опять, а снова.

То есть вообще единственный. Первый.

Один.

И сразу не в ту дверь.

То есть женат.

И вот эти его голимые объяснения.

– Мы пять лет не живём вместе.

– А развестись вам Заратустра не велит?*

– По классике пошла? Ильфа и Петрова я тоже уважаю, ну, если хочешь, да, Заратустра. Не позволяет.

Интересно, значит лексикон Остапа Бендера знает?

– Прекрасно.

– Я готов обсудить с тобой моё семейное положение, но только не тут.

– А где?

– Я уже сказал. Тридцатый этаж. Подъезд соседний с твоим. Джакузи.

– Знаете, что, Алексей…

– Знаю, пошлёшь меня, да? Но ты сама предложила, я не напрашивался.

– Поторопилась, – цежу сквозь зубы. На самом деле мне жаль.

Неплохой же кандидат был! Неплохой!

Но не могу я с женатым. Мне вот точно Заратустра не велит.

Просто… тошно. И противно.

Знаю, потом будет казаться, что я как будто в чём-то липком и вонючем измазалась. Да, да, в дерьме.

А я не хочу в дерьме.

Поэтому…

– Всего хорошего Алексей Батькович, – чуть не добавляю – Харди, но вовремя затыкаюсь.

– Я Иннокентьевич, если для тебя это так важно.

– Уже не важно. Не выговорю. Насчёт сына я предупредила.

– Я услышал.

Быстро иду к подъезду. Главное, чтобы не остановил, главное, чтобы…

– Надежда.

Чёрт.

– Что?

– Ты очень красивая женщина. И отчаянная. Может, хотя бы просто кофе выпьем? Не сейчас. Завтра?

Выпить кофе с женатым мужчиной? В этом вроде бы ничего такого нет, да?

– Оставь свой телефончик, а, Надь? Ну, просто так. Мало ли, нужно будет что-то про сына спросить?

Про сына. Ах-ах.

Качаю головой и скрываюсь в подъезде.

Чёрт. Чёрт. Чёрт…

Слёзы текут.

Так-то я вообще не плаксивая.

Просто больно очень.

Реально.

Живёшь вот так в своём идеальном мире, а потом оказывается, что везде полная жопа.

Ничего идеального.

Мужа любишь, лучшие годы ему отдаешь, а он… теребонькает твою гадкую подругу, про которую всегда говорил, что она его бесит.

Она бесит, а вагина её, значит, не бесит.

Тьфу.

Захожу домой. Как-то странно и пугающе темно. И тихо.

Нет, то, что Гусарова нет дома это я как-то даже не сомневалась. Но где Полина?

Стучу в комнату дочери – всегда стучу, с утра вот единственный раз, когда зашла без стука!

Тишина.

Открываю. Чёрт, пусто! И, как всегда, монитор забыла выключить, коза!

Где её носит?

Хватаю телефон, набираю номер. «Абонент не абонент». Ну естественно!

Вот же… времени уже до хрена, на улице давно темно – октябрь! Да еще и похолодало ощутимо, а моя звездень наверняка напялила джинсовку на худи и всё! А мне вот в тёплом пальто сейчас с Иннокентьевичем было стоять не айс! На самом деле, стоять с ним было жарко, но это мы опустим.

И где мне её искать?

Стоп! Иннокентьевич Харди! Наверняка она с его сыном.

Только вот как мне его найти? Телефон же я оставить отказалась, да это бы мне и не помогло, это ведь мне нужно ему позвонить!

Что он там сказал? Соседний подъезд? Тридцатый этаж?

Вылетаю из квартиры и натыкаюсь на мужа.

Гусаров стоит с виноватым видом, глазки бегают, и амбре стоит такое, словно он месяц отбывал повинность на вино-водочном.

Мудак. Вот же мудак!

– Надя, ты куда?

– К любовнику.

– Что?

– Что слышал.

– Ты… как ты…

– Как и ты. Кстати, на развод на госуслугах подаешь ты, я пошлину платить не намерена!

– Ты…

– Всё, чао бамбино, мы разошлись как в море корабли.

Залетаю в лифт, нажимаю цифру один…

Уже через пять минут мнусь перед дверью Харди.

– Надя, ты что тут делаешь?

– Дорогой, кто там?

Кто, кто… конь в пальто…

***

Прим. Автора. «Набил бы я тебе рыло, только Заратустра не позволяет» – реплика Остапа Бендера из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» Глава 16

– Божечки-кошечки, Алекс! Почему ты сразу не сказал, что ждёшь такую фемину? C'est magnifique, incroyable, аh, quelle femme! (Это великолепно, невероятно, какая женщина) О-о! Я сливаюсь, детки, не буду вам мешать.

Я в шоке.

Нет.

Я реально в… Да, господи, прости, в ахере я.

Потому что в холле шикарной – это я успела заметить – хаты Харди стоит не просто старушка, божий одуванчик. Это нечто среднее между почившей, к сожалению, иконой стиля Айрин Апфель и так же, увы, почившей королевой Елизаветой.

Это его…Мама? Нет…

– Ба, погоди, – Алексей Батькович, то бишь Иннокентьевич, говорит вроде спокойно, но я вижу – вижу! – как его щеки слегка розовеют.

Божечки-кошечки – тырю не задумываясь лексикон старушенции. Он краснеет?

Краснеет? Харди?

– «Ба»! Сколько лет тебя прошу, как горох об стенку. Никаких «ба»! Просто Лиз, Элиза, Элизабет. «Элизабет, Бетси, Бетти и Бесс весною к корзинкой отправились в лес» – помните эту загадку? – она мне подмигивает. – Лиз мне нравится больше всего и в юности мне говорили, что я похожа на Элизабет Тейлор. Были времена.

Говорит бабуленция быстро как из пулемета стреляет словами, остановить нереально, и я даже забываю зачем притащилась сюда.

– Лиз! Это же так просто! – «ба» закатывает глаза, вздыхает. Харди сжимает челюсти, но смотрит прямо на меня, не отрываясь, словно считывает ситуацию, пытается понять – как я реагирую на его восхитительную родственницу.

– Ах, mon cher ami (мой милый друг), я бы с удовольствием осталась, поболтать с вами и узнать, кто же сия незнакомка, но увы, увы, – мадам подходит ко мне ближе, чуть привстает на носочки, потому что я выше, и шепчет, – меня ждут мои тигры. О… Quel arôme agréable! (какой приятный аромат) Душечка, не сочтите за дерзость, что у вас за духи?

– Это… это Флер наркотик.

– Боже, боже, боже, как шикарно, изысканно, бесподобно, как и вы. Да, если он будет предлагать вам жениться – соглашайтесь не задумываясь! Шикарный мужик. Моё воспитание.

– Но… он женат?

– Да? Мerde (дерьмо). Я забыла. Память девичья. Я побежала. – она тычет мне в грудь наманикюренным пальчиком, ого, какой оттенок розового, я тоже хочу! – Нам обязательно надо увидеться и поболтать! У меня нерастраченный ресурс коммуникации. И ты мне понравилась.

– Вы мне тоже.

Мадам выходит из квартиры завернувшись в палантин, мурлыкая что-то себе под нос минует лифт и выходит на лестницу.

– Моя невероятная grand-mère – бабушка, очень рад, что вы