Бывшие. Без права выбора - Мия Герц

лихорадочном полусне. Мне снится, что я стою перед советом директоров, а вместо цифр на слайдах детские рисунки Лики. Фон Мейер смотрит на меня ледяными глазами и спрашивает что-то на немецком, а я не могу вымолвить ни слова.

Утро встречаю разбитой, но собранной. В саду Лика обнимает меня особенно крепко, будто чувствуя моё напряжение.

– Удачи, мамуля, – шепчет она, и её слова становятся тем самым талисманом, который я стараюсь спрятать глубоко в сердце.

В офисе царит предсовещательная лихорадка. Светлана Игоревна кивает мне и желает удачи. Я благодарно ей улыбаюсь.

В кабинете Максим уже на ногах. Он в безупречном костюме, предельно собранный и опасный. Его взгляд скользит по мне, оценивающий, быстрый.

– Готова? – бросает он, поправляя манжет.

– Да.

Вот и весь наш разговор.

Мы идём по коридору к переговорной, и его присутствие ощущается как физическое давление. Он не смотрит на меня, но я словно всем своим телом ощущаю его напряжение.

В переговорной уже собрались Фон Мейер со своей командой и наши топ-менеджеры. Воздух наполнен низкими голосами, скрипом стульев, запахом дорогого парфюма и кофе. Я занимаю место чуть позади Максима, раскладываю блокнот и планшет. Руки не дрожат. И это можно расценивать как небольшую победу.

Презентация начинается. Максим у доски – это непередаваемое зрелище. Я на какое-то время выпадаю из общего контекста, загипнотизированная тем, как он владеет аудиторией. Он говорит уверенно, ясно, его английский безупречен. Он управляет аудиторией, как дирижёр оркестром.

Я перевожу взгляд на Фон Мейера: немец кивает, но его лицо непроницаемо.

Максим неожиданно поворачивается ко мне.

– Софья подготовила детализацию по финансовым моделям. Она готова ответить на ваши вопросы.

Все взгляды обращаются ко мне. Горло пересыхает. Я делаю глоток воды, чувствуя, как под взглядом Максима во мне закипает сталь. Не подведи. Не смей подвести.

Фон Мейер задаёт первый вопрос. Технический, сложный. Я делаю глубокий вдох и начинаю отвечать. Голос ровный, термины те, что вчера ещё казались китайской грамотой, сейчас выстраиваются в чёткие фразы. Я вижу, как его брови чуть приподнимаются, но не от удивления, а одобрительно.

Вдруг дверь переговорной бесшумно открывается, и лёгкой походкой от бедра в неё входит Евгения. Её не было в списке участников, но она вошла с видом хозяйки, ослепительно улыбаясь, будто её здесь ждали.

– Простите за опоздание, – её голос, сладкий и звонкий, режет слух. – Я только что взглянула на итоговые цифры. И обнаружила критическое несоответствие в расчётах рентабельности. Решила, что наши партнёры должны знать.

Она не смотрит на меня, но я понимаю: это удар точно по мне.

Максим не двигается, но я чувствую, как его спина напрягается.

– Евгения, вы, видимо, не в курсе. Эти данные уже были согласованы. Не отнимайте время партнёров, – он поворачивается к ней спиной. – Софья располагает более уточнённой информацией.

Но Евгения не сдаётся. Её улыбка становится ещё слаще.

– Конечно, Максим. Просто я переживаю за возможные риски в этих моделях. Мы не можем давать нашим уважаемым партнёрам непроверенную информацию.

Тишина в комнате становится оглушительной. Она не просто подставляет меня. Она ставит под сомнение его слово, его контроль над ситуацией. И делает это с улыбкой.

Я вижу, как сжимаются челюсти у Фон Мейера. Вижу, как холоднеет взгляд Максима. И в этот момент что-то внутри меня щёлкает. Страх сменяется чистой, холодной яростью. Она перешла черту. Не только мою. Его.

Я поднимаюсь. Все взгляды переносятся на меня.

– Прошу прощения, – мой голос звучит чётко, перекрывая гулкую тишину. – Но вы опираетесь на устаревшую версию файла. Текущая, с актуальными данными, была разослана вчера в половине восьмого вечера. Я могу продемонстрировать её на экране, включая историю изменений и подтверждение от финансового отдела.

Я разворачиваюсь к Фон Мейеру и смотрю ему прямо в глаза.

– Все расчёты были неоднократно проверены и подтверждены. Риски, о которых упомянула Евгения, были учтены и отражены в приложении Б на странице пять.

В комнате повисает пауза. Я не дышу. Максим смотрит на меня. Не на Евгению. На меня. В его глазах быстрый, почти неуловимый проблеск… уважения?

Фон Мейер медленно кивает.

– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.

Совещание продолжается, но напряжение спало. Евгения пытается что-то ещё сказать, но Максим довольно резко обрывает все её попытки. Когда всё заканчивается и Фон Мейер жмёт Максиму руку со словами «Хорошая работа», я чувствую не облегчение, а странную пустоту.

Мы возвращаемся в кабинет, и он молча проходит к своему столу, снимает пиджак и вешает на спинку кресла.

– Садись, – говорит он тихо.

Я сажусь, чувствуя, как дрожь, сдерживаемая всё это время, наконец прорывается наружу.

Он смотрит на меня через стол. Его лицо усталое.

– Ты сегодня… – он ищет слово, – хорошо себя проявила.

И это не комплимент. Это высшая оценка в его мире.

– Спасибо.

– На сегодня ты можешь быть свободна, а мне ещё нужно решить один вопрос, – его глаза опасно прищуриваются.

И вроде бы я должна радостно спешить домой, к дочери, но тяжесть на душе не отпускает даже после того, как я покидаю офис. Инстинктивно достаю телефон, чтобы позвонить тёте Марине, но экран вспыхивает сам. Это номер воспитательницы Лики.

– Алло? – у меня перехватывает дыхание.

– Софья Валерьевна, здравствуйте. У вашей дочери поднялась температура. Вам нужно срочно забрать её.

Мир сужается до точки. Всё остальное мгновенно уходит на второй план.

– Я буду через пятнадцать минут.

Двенадцатая глава

Приезжаю в сад за десять минут. Лика действительно горячая и вялая, прижимается ко мне, как маленький котёнок.

– Мамочка, голова болит...

– Всё будет хорошо, солнышко, – шепчу я, целуя её горячий лобик.

Дома устраиваю ей постельный режим. Завариваю чай с мёдом и липой, ставлю мультики, измеряю температуру – тридцать семь и восемь. Вроде бы не критично, но эта детская апатия выворачивает душу наизнанку. Она обычно такая весёлая, непоседливая, а сейчас лежит пластом, и от этого становится по-настоящему страшно.

Ночь проходит в тревожной дремоте. Я то и дело просыпаюсь, чтобы проверить температуру, поправить одеяло, дать воды. К утру жар спадает до тридцать семи. Лика просыпается бледная, но уже пытается улыбаться.

– Мам, а можно оладушек? – спрашивает она сиплым голоском.

Слёзы наворачиваются на глаза от облегчения.

– Конечно, родная!

Пока готовлю завтрак, звоню тёте Марине и, запинаясь, объясняю ситуацию. Та, не раздумывая, перебивает