Любимый человек - Юлия Устинова

У всех свои недостатки. А эта причуда даже полезна.

Дима и двери, и всю мебель в доме всегда устанавливает и собирает сам. Добросовестно, надежно, на века.

— Проголодалась?

— Ужасно, — чувствую, как урчит в животе. — Сейчас что-нибудь приготовлю.

— Зачем? Угли готовы, я просто ждал, когда ты проснешься, — говорит муж, вставая с шезлонга. — Потерпи немного. Я взял готовые стейки из форели и индейки.

— Звучит заманчиво.

Дима заходит в дом, и я за ним следом.

— Тебе чем-то помочь? — наблюдаю, как муж открывает небольшой холодильник и достает из него контейнеры с мясом.

— Если хочешь, можешь заняться овощами, — говорит он, направляясь к двери.

— Да, конечно. Только умоюсь.

Когда Дима уходит жарить мясо, я захожу в крошечную ванную комнату. Места здесь мало, но есть самое необходимое. Я встаю под душ, чтобы хоть немного отойти после вязкого вечернего сна, но в водогрейке очень быстро расходуется горячая вода, и я домываюсь уже холодной. Зато взбодрилась.

Платье, в котором я провалялась несколько часов в постели, выглядит ужасно. И после душа хочется надеть что-то свежее. Учитывая, что уже вечер, а в лесу много комаров, я достаю легкий темно-коричневый льняной комбинезон, одеваюсь, после чего возвращаюсь к холодильнику.

Из овощей у нас есть красный перец и огурцы, ассорти из зелени, а из фруктов — апельсины. Еще Дима взял какую-то мясную нарезку, неплохой сыр, несколько бутылок “Боржоми” и красное вино. Идеальный набор для романтического ужина.

Просто обхохочешься.

Я беру бутылку с водой и с жадностью делаю несколько глотков. Помыв и нарезав овощи, раскладываю все по тарелкам и выношу на улицу.

— Вот держи, — Дима протягивает мне бокал с вином. Мы стоим возле мангала, где румянятся стейки из индейки. Запах стоит просто обалденный. — Твое здоровье, — он чокается со мной бутылкой минералки.

— А ты не будешь? — делаю маленький глоток.

— Нет. Вдруг мне придется сесть за руль, если пацаны все-таки одолеют маму с отцом, — объясняет муж свой отказ от алкоголя.

— Я тоже переживаю, как они их на ночь уложат.

— Не волнуйся, в случае чего, полчаса, и мы дома, — успокаивает меня Дима, переворачивая решетку.

— Хорошо.

— Устраивайся поудобнее, — Дима указывает взглядом на скамейку.

Я делаю еще один глоток и качаю головой.

— Хочу немного пройтись. Никак не могу проснуться.

Оставив мужа жарить мясо, я бреду по лесу прямо с бокалом вина. Мои ступни в кроксах утопают в мягкой подушке из сосновых иголок. Пахнет хвоей и грибами, хотя ни одного не видно. В вышине трещит какая-то птица. Позади, со стороны одного их домиков доносится заливистый женский смех и эхом звучит раскатистый мужской.

Мы с Димой сто лет вот так не смеялись — открыто, беспечно, заразительно.

А раньше он всегда меня веселил. Мы любили в шутку подкалывать друг дружку. Все было так легко, так понятно и естественно, мы были единым механизмом, как шестеренки в часах.

Дима меня смешил, я смеялась — что может быть проще?

Теперь в нас обоих что-то сломалось, механизм разладился. И нет такого мастера, который бы смог нам помочь.

Я знаю, что сегодняшний вечер — наш последний вечер. И Дима это понимает. Он должен понимать.

Или я снова в нем ошибаюсь?..

После ужина Дима помогает мне убрать посуду, а затем мы снова выходим на улицу и устраиваемся на скамейках за столом, друг напротив друга. На столешнице остается лишь бутылка вина, минеральная вода, апельсины и свеча в стакане. Здесь нет уличного освещения, правда дом с фасада подсвечивает гирлянда. Но если отойти подальше — будет жутко. Сумерки окутывают лес, и теперь вдали он кажется темным и неприветливым.

— Ещё вина? — Дима кивает на мой почти пустой бокал. Уже второй по счету.

— Пожалуй, — соглашаюсь я, завороженно наблюдая за тем, как дрожит пламя свечи. — Очень непривычно без детей, мне все время хочется сбегать и проверить, как они.

— Да, признаться, мне тоже.

— Такой бесконечный день сегодня, и я ничего не делала.

— Я знаю, ты устаешь, но я правда стараюсь сделать все возможное, чтобы помочь тебе с детьми.

— Я знаю, Дим. Ты хороший отец.

— Хороший отец, — передразнивает Дима таким тоном, будто бы мне не верит. — Херовый я отец. И муж херовый, — и отводит виноватый взгляд.

— А, может, это я херовая? — подначиваю его.

— Да? С чего ты это взяла? — Дима смотрит на меня с любопытством.

— Хочешь знать, что я думала, когда ты начал за мной ухаживать? — тянусь к его бутылке с водой и делаю несколько глотков, а затем продолжаю: — Я постоянно удивлялась — почему я? Вокруг столько красивых девчонок. Почему я?

Дима выглядит растерянным.

— Я даже не знаю, что ответить… Просто я тебя увидел и сразу решил — эта девушка станет моей женой.

— Неужели у мужчин все так просто?

— Не могу отвечать за весь мужской род. Но в данном случае я не сомневался. Я хотел тебя, хотел, чтобы ты стала моей.

Я медленно киваю.

— Я таким тебя и видела. Рыцарем в сияющих доспехах. Пришел, увидел, победил.

— Ты, вроде бы, не возражала.

— Какие возражения! Я так в тебя влюбилась! Даже похудела тогда, потому что есть нормально не могла. Меня всю колбасило, трясло, я чуть на учёбу не забила, потому что вообще не могла ни на чем сосредоточиться. Перед глазами только ты стоял — красивый, взрослый. Мне же все подружки в группе завидовали, когда ты забирал меня после пар на своей “Кие”, — говорю ему.

Дима недоверчиво хмурится.

— Ты казалась такой равнодушной ко всему материальному.

— Я притворялась. Мне ужасно нравилась твоя тачка. В то время я считала, что мужчина за рулем — это верх сексуальности, — снова тянусь за вином.

— Правда? А что ты теперь находишь сексуальным? — интересуется Дима.

Задумавшись, я чокаюсь своим бокалом с его бутылкой.

— Вот это.

— “Боржоми”? — удивляется муж.

— Ну нет. Смотри. Я пью вино, а ты — воду, потому что наши дети сейчас не с нами, но мы в любой момент можем им понадобиться, — объясняю ему свои необычные ощущения.

— Тебя заводит… ответственность? — уточняет Дима с кривой улыбкой.

— Похоже на то. Это странно, да?

— Немного, — кивает он. — Но это обнадеживает.

— А что заводит тебя? — внимательно смотрю на него.

— Меня заводит все в тебе, Лен.

— Я так и знала, что ты это скажешь, — мои губы растягиваются в улыбке. — Ты становишься предсказуемым, Янчевский.

— А ты наоборот, — замечает муж.

— Ты бы хотел, чтобы я стала прежней?

— А ты?

Я качаю головой.

— Нет. Хватит. Та Лена была слишком