Серебряные фонтаны - Биверли Хьюздон

– А все остальные погибли?

– Нет, хотя пострадали многие. Выживших взяли в плен. Но тогда мы еще не знали бо этом. Один из офицеров медицинской службы пытался пробраться на свекольную фабрику, но был вынужден вернуться. А затем пришло сообщение из Догни, в котором говорилось, что туда пришлось несколько прямых попаданий – газовые бомбы – и там есть пострадавшие, которых нужно эвакуировать. И туда послали три конных санитарных фургона. Мы уже проехали полпути, как вдруг увидели полчища солдат в серой форме, приближающиеся к нам. Я скомандовал поворачивать, но возницы уже сами стали разворачивать фургоны. К счастью, выстрелы не попали ни в одну лошадь, и мы дьявольским галопом понеслись обратно в Бьемец.

После этого мы больше не совались на оба эти перевязочных пункта. Долго не было телефонной связи, несколько мотоциклистов пытались туда пробраться, но... – Лео слегка пожал плечами. – И мы занялись местными ранеными. Никто не знал, что же происходит на самом деле. Появились слухи, что серые мундиры замечены за соседним холмом, но мы не могли эвакуироваться, потому что у нас не было транспорта. Тогда наш командир спросил: «Кто-нибудь знает немецкий? Это может понадобиться. Как вы, Ворминстер, у вас, кажется, есть какое-то образование?» «Извините, сэр, – сказал я ему. – Увы, я знаю только греческий». «Слишком жирно будет, – заметил он. – Греция на нашей стороне». А я ответил: «В любом случае, я знаю только древнегреческий». И мы засмеялись. А что еще нам оставалось? Затем этот офицер куда-то исчез, а я остался с группой санитаров в Бьемеце с приказом действовать в режиме базового перевязочного пункта и поддерживать связь с санитарными пунктами, которые, возможно, еще остались на передовой. Но уже на следующий день началось отступление по всей линии фронта, и мы сами превратились в передовой санитарный пункт.

– Но Альби говорил, что они расположены на самой линии фронта! – воскликнула я.

– Да, но разницы мало, если никто не знает, где эта линия, – Лео замолчал, а затем резко добавил: – Но я не собирался рассказывать тебе об этом. Я хотел рассказать совсем другую историю...

– Но ты вернулся благополучно? – прервала его я.

– Это очевидно, иначе бы меня здесь не было.

– Но как?..

– Дивизию вывели с фронта. Шесть дней спустя после того, как все началось – однако казалось, что прошло гораздо больше.

Лео замолчал, и я подсказала:

– Ты вернулся, но твоя открытка была опять написана карандашом.

– Отступление, затем атака, потом мы снова уходили с линии фронта, – неуклюже повел плечами Лео. – Тогда был четверг, у меня выдалось немного свободного времени, и я сел писать тебе письмо. Я обещал себе это маленькое удовольствие, если... – он поправился, – когда мы вернемся, но только начал писать, как ко мне пришел посыльный от моего командира. В лагерь внезапно приехала штабная машина, и офицер вызвал меня к себе. Приехал Дуглас Кайстер – мы были из одного итонского выпуска, я время от времени встречался с ним в клубе. Он подошел ко мне и положил руку на мое плечо, его лицо было очень серьезным. «Ворминстер, – сказал он, – боюсь, у меня для тебя очень плохие новости».

Лео поднял на меня взгляд:

– Я подумал, что это о тебе – Бог знает, откуда Кайстер мог узнать об этом. Но он продолжил: «Твой сын был ранен в последнем сражении, и, боюсь, он очень плох». Я содрогнулся, хотя ночь была теплая. Знакомый полковник был с докладом в штабе дивизии и рассказал там, что я поблизости, в полевом санитарном пункте. Кайстер уточнил, где я нахожусь, и завернул сюда, потому что ехал в том же направлении. Он описал мне местонахождение полевого госпиталя, где лежал Фрэнсис. Это было всего в двадцати километрах от нас.

– Я не представляла, что вы были так близко, – прошептала я.

– Ничего удивительного. Все-таки мы с Фрэнсисом были в одной и той же дивизии. Забавно – дивизия называется Шотландской, а мы оба не шотландцы. Для меня это был шанс – там нуждались в пополнении, когда я завербовался, но Фрэнсис... – Лео замолчал, затем тихо продолжил: – Может быть, он втянулся в это из-за союзнического договора с Францией. Все-таки по крови он был француз. Кайстер сказал, что не может подбросить меня туда сам, потому что спешит с поручением, но он привез мне пропуск. Он сказал: «Конечно, вы захотите навестить его, Ворминстер». Я так и сделал, – сказал Лео дрогнувшим голосом. – Я захотел навестить его. Я обещал ей, что буду относиться к нему как к сыну, хотя мало что для него сделал как отец. Я подумал, что это-то я могу для него сделать. Кайстер посоветовал мне одолжить лошадь, но мы потеряли их слишком много, и нечего было выделить для поездки, поэтому кто-то из парней нашел мне велосипед.

– Я не знала, что ты умеешь ездить на велосипеде.

– Я и не умею. Вернее, не умел – а теперь, наверное, могу. Чему только не выучишься на войне. Сначала я падал, но затем выучился держать равновесие. Главное – не забывать крутить педали. Дорога была ухабистой, но, по крайней мере, не разбитой снарядами, потому что мы отступили далеко в тыл. И я поехал.

Это было странное путешествие. Я вспоминал свое путешествие во Францию перед рождением Фрэнсиса. Тогда я еще ничего не знал и возлагал большие надежды на будущего ребенка – я надеялся, что родится мальчик. Я представлял, что он пойдет в армию и осуществит то, чего не смог я. Когда же он родился, и я узнал, что он не мой сын, мои надежды были разбиты. Но, крутя педали этой адской машины, я думал – нет, они не разбиты. Он пошел в армию и сражался храбро, все эти три года он провел на передовой. Кайстер сказал мне: «Вы должны гордиться им, Ворминстер», – и я наконец, почувствовал, что горжусь им. Я думал – только бы приехать вовремя, чтобы сказать ему об этом. Я знал, что он умирает, Кайстер ясно дал мне это понять, но я надеялся успеть – тогда, по крайней мере, он умрет не в одиночестве.

Эта проклятая дорога – я проколол шину, когда мне оставалось около десяти километров. Я прошел довольно много, таща за собой велосипед, потому что по дороге ездили мало. Затем меня догнала санитарная машина и предложила подвезти. Узнав, что она едет в госпиталь, я бросил велосипед в канаву и взобрался на сиденье рядом с водителем. Я обрадовался – может быть, еще успею. Госпиталь располагался в бывшей школе. Водитель высадил меня у дверей, и я вбежал внутрь. Из палаты вышла медсестра. «Сестра! – крикнул я. – Капитан Квинхэм, мой сын... я его отец...» И я увидел ее лицо. Он умер за полчаса до моего прибытия.

Меня трясло, но Лео, не смотрел на меня. Вместо этого он смотрел на фонтан, на бронзового мальчика, потускневшего и зеленоватого, на широко открытый рот дельфина, из которого сейчас не стекала вода.

– Его тело было уже подготовлено для похорон. Медсестре было неловко, но по моей кокарде RAMC она видела, что я все понимаю. – Лео снова взглянул на меня. – Там нет времени для мертвых, оно в первую очередь нужно живым. Военное министерство уже было извещено, похороны были назначены на следующее утро. Мне дали поесть, и нашли койку в бараке, где жили мужчины, Я очень устал, но не мог заснуть – меня одолевали мысли. Я думал о тебе, о Флоре – и о ней, его матери. С годами я научился не думать о ней, но в эту ночь ничего не мог с собой поделать. Я вспоминал ее лицо, когда родился Фрэнсис. Я тогда так напугал ее, что поклялся больше никогда не срывать гнев на женщине.