Соучастники в любви - Луна Лу

наговорил достаточно. Говорил за меня на следствии, в суде, ты всегда решал за двоих. Но теперь моя очередь говорить. Ты имел право распоряжаться своей жалкой жизнью, но не моей! Думаешь, тебе пришлось нелегко? Хоть на секунду задумался, каково мне? Я, черт возьми, даже не знаю, с чего начать, – она подавилась истеричным смешком, вцепившись трясущимися от злости пальцами в волосы. – Я не смогла забыть этот кошмар. В ту ночь, когда ты меня бросил, меня осматривали врачи. Не просто осматривали, Дивер. Меня раздели. Изучили и сфотографировали каждый дюйм моего тела. Расспросили о том, как ты «насиловал» меня, про каждый чертов синяк на моем теле. Но это даже не худшее, – она издала очередной всхлип. – После первого унижения меня отправили к психиатру. Мне оголили каждый чертов нерв. Выковыряли каждую извилину. Залезли в каждую часть моего больного подсознания. Вывернули всю душу наизнанку. Пичкали таблетками. Убеждали, что я спятила. Что это была не любовь. Что я ошибалась в тебе. В себе. И в какой-то момент я им даже поверила. Потому что не могла верить самой себе. Ты представляешь, каково это, Дивер? Когда не можешь верить собственному разуму? Ты представляешь, как унизил меня, как разрушил меня?

– Не надо так…

– Заткнись нахрен! Я не позволяла тебе открывать рот, ты должен слушать! – Она с силой ткнула его в грудь, не собираясь прекращать. – Знаешь, каково мне было на суде? Как меня все глазами препарировали, ковырялись в моих внутренностях своими вопросами, тыкали пальцами и наслаждались тем, как внутри меня все кровоточит, смотрели как на сумасшедшую. Как на жалкую дуру, влюбившуюся в маньяка! Меня считали жертвой изнасилования, пока я кончала под тобой, Нейтан. Меня! А не Элайзу, пока чертов Леннард сидел в том же зале и притворялся невинной жертвой! – она схватилась за горло, которое сжимал острый ком, в груди горело, – так долго Изабель держала истинные чувства и слова в себе. Дивер покорно молчал, а она продолжала охрипшим от крика голосом: – Знаешь, какие кошмары я вижу по ночам? Знаешь, сколько версий смерти Леннарда, Донни, себя я видела от твоих рук? Знаешь, каково мне в каждый День независимости? Каждый раз, услышав салют, я прячусь от вспышек под одеялом и спешу запихнуть в уши наушники с орущей на всю музыкой?! – она глядела ему прямо в лицо, наслаждаясь болью того, кого винила во всем. – Ты все испортил, Дивер. Ты не оставил мне ничего! Ничего, что бы не напоминало о тебе, – ее дрожащий голос сорвался, и звенящая тишина ударила по ушам.

Каждое слово лезвием полосило по сердцу Нейтана, вынуждая его остро ощущать все мучения, которые он ей причинил. Что он мог сказать? Сколько «прости» понадобится, чтобы загладить причиненный ущерб? Будет ли бесконечности достаточно?

– Молчишь? Что, даже не наорешь? Не бросишь в меня пару бутылок? Не достанешь пушку, чтобы размахивать ей перед моим лицом? – обессиленно усмехнулась Изабель, глядя на неподвижную темную фигуру. – Ну, чего уставился? Тебе это доставляет какое-то извращенное удовольствие – приходить и смотреть на руины, в которые ты меня превратил? Доволен своей работой? Это ведь то, что ты делаешь, Дивер. Разрушаешь все, – ядовито бросалась словами Изабель, надеясь, что он почувствует такое же отвратительное унижение, какое испытывала она сама.

Это зрелище рвало Нейтана на части. Его сознание лихорадочно металось между доводами разума уйти и не причинять любимой еще больше вреда и порывом сердца прижать ее к себе и больше никогда не отпускать.

Беззвучные рыдания Изабель нарастали, и вдруг она ощутила себя в теплых объятиях, которые становились теснее с каждой ее слабой попыткой высвободиться, но вскоре она сдалась. Не веря себе, Изабель уткнулась в его шею и жадно вдыхала родной запах, словно в припадке. Разве может галлюцинация ощущаться так реально?

Нейтан не прекращал шептать извинения и слова любви, и они звучали для истощенной Изабель как колыбельная. Ощутив, как она ослабла в его руках, а всхлипы затихли, Нейтан перенес Изабель на кровать, едва различимую в темном углу студии. Осторожно переодел, накрыл одеялом и оставил на тумбе стакан воды. А потом он замешкался. Понимал, что нужно уйти и не пугать ее. Пускай проснется и решит, что это был сон. Она не готова. Не поймет. Не простит. Если не смогла за все эти годы, то никогда не сможет.

Но как он уйдет? Как может оставить ее в таком состоянии? Несчастную, разбитую им же самим?

Его сознание кипело, а мозг, казалось, стал расплавленной жижей и бурлил внутри черепной коробки. Так долго он держал себя в руках. Так долго учился сдерживать гнев и охлаждать разум. Так долго готовил себя к этой встрече, хоть и сам не до конца понимал, зачем пришел. Но разве он мог не увидеть ее, прежде чем навсегда уехать из Ванкувера? В очередной раз винил себя в эгоизме, но не в силах был противиться желанию. Он все еще желал. Спустя годы пережитой грязи, боли и ненависти, он желал ее любви, светлой и бескорыстной. Хотела ли она того же? Думал, что поймет это при встрече. Но не ожидал, что встретит Изабель вдрызг пьяную, в расстроенных чувствах, да еще и с каким-то сопляком, касавшимся ее своими мерзкими руками.

Моральную дилемму Дивера решил тихий плач, нарушивший ночной покой. Он склонился над Изабель. Ее лицо покрылось мелким по́том, а дрожащие губы бормотали что-то неразборчивое. Нейтан сел на кровать и приподнял ее, слегка тряхнув за плечи.

– Эй, проснись, Бель, все хорошо, – он целовал холодный лоб, щеки, обнимал, успокаивал. – Просыпайся, любимая.

– Как… ты… все еще здесь?.. – наконец послышался дрожащий голос, и Нейтан замер, вглядываясь в ее глаза.

В темноте, к которой он привык, ее взгляд казался затуманенным. Она все еще не в себе. И вряд ли вообще его вспомнит утром. Осознание кольнуло где-то внутри.

Но не успел Дивер подумать что-то еще, как ощутил ее губы на своей шее. Пьянящее горячее дыхание скользило по коже, а холодные пальцы пробирались под одежду, заставляя его тело реагировать. Сколько раз он вспоминал их последнюю ночь? И первую? Другие моменты их близости? Те, которые были и которых не было? Сколько раз он терзал себя тем, что больше никогда не почувствует? Но теперь это было так близко. Она была буквально в его руках, когда Нейтан опустил Изабель на матрас и, даже не потрудившись снять с себя куртку, припал к ее губам. Но теперь они не были нежными. Они были требовательными, отбирали воздух,