Итальянские каникулы - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Я никуда не поеду.

— Мне очень жаль, синьора, но ничего не поделаешь.

И тут Изабел поняла, что пора добраться до самой высшей инстанции.

— Я бы хотела поговорить с владельцем.

— Его здесь нет.

— А как насчет этих чемоданов?

Женщина неловко отвела взгляд.

— Прошу вас уйти, синьора.

Четыре краеугольных камня были созданы именно для таких моментов.

«Вести себя вежливо, но решительно».

— Боюсь, что не смогу уйти, пока не поговорю с хозяином, — объявила Изабел, проходя мимо экономки, и едва успела увидеть высокие потолки, позолоту, бронзовую люстру, как женщина снова загородила ей дорогу:

— Ferma![17]Вам сюда нельзя!

«Люди, пытающиеся спрятаться за данную им власть, делают это из страха и нуждаются в нашем сочувствии. В то же время мы не можем позволить, чтобы их страхи стали нашими».

— Не хотелось бы расстраивать вас, синьора, — как можно участливее ответила Изабел, — но я должна поговорить с владельцем.

— Кто сказал вам, что он здесь? Это никому не известно. Значит, владелец — мужчина.

— Постараюсь не проболтаться.

— Вы должны немедленно уйти.

Изабел устала от людей, принимавших ее за идиотку и пытавшихся одурачить: мошенника бухгалтера, неверного жениха, трусливого издателя и ненадежных почитателей.

Ради этих почитателей она жила в аэропортах, поднималась на кафедру в разгар пневмонии, держала за руки, когда их дети становились наркоманами, обнимала за плечи страдавших депрессией и молилась за безнадежно больных.

Но как только ее собственная жизнь омрачилась несколькими темными облачками, они удрали врассыпную, как перепуганные кролики.

Почти оттолкнув экономку, она пробежала по дому, ворвалась в узкую галерею, на стенах которой теснились фамильные портреты в тяжелых рамах и барочные пейзажи, пролетела через элегантную приемную, оклеенную обоями в коричнево-золотую полоску, вихрем промчалась мимо мрачных фресок, изображавших охотничьи сцены, и еще более угрюмых изображений святых мучеников. Подошвы босоножек оставляли черные следы на мраморных полах и грязь на бахроме паласов. От сотрясения покачнулся римский бюст на пьедестале. С нее довольно!

Наконец она остановилась в менее официозном салоне в глубине дома. Полированный паркет орехового дерева был уложен елочкой, а на фресках для разнообразия были нарисованы сцены сбора урожая. Итальянская рок-музыка странным образом аккомпанировала пляске солнечных зайчиков на стенах и коврах. В конце комнаты виднелся арочный вход на лоджию, куда более величественный, чем в сельском доме. Оттуда и неслась музыка. Под аркой, прислонившись плечом к стене, стоял мужчина, залитый солнечным светом. Прищурясь, Изабел определила, что он одет в джинсы и жеваную футболку с дырой на рукаве. Четко очерченный профиль, казалось, принадлежит одной из стоявших в комнате статуй. Но что-то в его осанке, бутылке, поднесенной ко рту, пистолете в свободной руке подсказывало, что этот римский бог, возможно, успел сбиться с пути истинного.

Настороженно поглядывая на пистолет, Изабел откашлялась.

— Э… простите… я…

Он повернулся.

Она моргнула не веря глазам. Снова моргнула. Попыталась убедить себя, что это всего лишь игра света. Игра, и ничего более. Этого не могло быть. Просто не могло…