Дикая Роза. Семь лет спустя - Вальехо Хуан Кордес

лишь мелкую рыбешку, шла впечатляющая картина разветвленного организованного преступного мира Мексики, коррумпированного со всеми эшелонами власти. Назывались имена и направление деятельности, приводились даже адреса и телефоны особенно видных мафиози, первым из которых числился в этой бумаге Армандо Мартинес Франческотти.

— Вы пробовали это напечатать, сеньор Пачеко?! — первое, что сказал потрясенный Эрнесто. — Это же бомба, за это должна ухватиться любая газета.

Старый Бернардо улыбнулся:

— Да, сынок, как я и предполагал, ты не только очень молод, но и горяч. Ну да не беда, я сам таким же был в твои годы, когда бегал по полицейским участкам, писал свои заметки и никак не мог понять, почему попадается разная шушера, шестерки, а валеты, не говоря уж о королях и тузах, постоянно уходят от ответа.

— Но ведь эта статья — смертный приговор всему организованному преступному миру Мексики!

— Это тебе так кажется, на самом же деле это смертный приговор мне, старой ищейке. Как только я принесу эту бумагу в любую газету, так тут же засвечусь и стану под пушки киллеров.

— А если отдать бумаги в прокуратуру, полицию, людям из правительства?

— Результат, скорее всего, будет тот же самый.

— Что же, совсем нет честных людей среди редакторов, офицеров, чиновников, депутатов парламента?

— Как не быть! Я сам знаю немало таких, особенно в полиции, но у всех у них связаны руки, они все окажутся в том же положении, что и я. Да и нет никакой гарантии, что бумаги попадут именно к тому человеку, какой нам нужен. Да и чепуха, мелочовка эти двадцать страничек, сами по себе они мафии не страшны.

— Как это может быть?

— А так. Допустим, мы находим смелого редактора-самоубийцу и он все это печатает. Шум, скандал, общественное внимание — все это обеспечено. А дальше что? Ничего. «Факты не подтвердились», «газетная утка», «опорочили известных людей» и т. п.: Сама по себе эта бумага немногого стоит, но вот дополнение к ней — скрупулезное досье: кто, что, когда, где — вот она, бомба.

— А есть такое досье?

Бернардо Кальдерон Пачеко внимательно посмотрел на Эрнесто Рохаса, потом по-детски улыбнулся и сказал:

— Есть, сынок. Вот его хранителем я и предлагаю тебе стать. Я уже стар, одинок, помереть могу в любой день и час. Жалко, если пропадет труд всей жизни…

На другой день они направились за город, на сильно запущенное фамильное ранчо Пачеко. Там в бетонированном подвале, за массивной железной дверью в десяти железных коробках и хранилось досье — бомба под преступный мир Мехико.

Архив был огромен и находился явно в беспорядке, его еще предстояло выстроить по определенному плану, а главное, в таком виде его нельзя было отдать не только в газету, но и в органы правосудия. Тут потребовался бы большой армейский грузовик, и, возможно, не один. Необходимо было не только все разобрать, но и заложить в компьютер и вывести на дискеты. Когда Эрнесто сказал Пачеко обо всем этом, старик довольно хмыкнул:

— Правильно, сынок, вот и займись этим. Я старой закалки и в этих ваших компьютерах не понимаю, кроме механической пишущей машинки ничего не знаю. Поздно мне уже, а ты давай. Только компьютер придется прямо здесь устанавливать. Ничего выносить нельзя и чужие электронные машины использовать тоже невозможно… А ты что, умеешь на компьютере работать?

— Да не то чтобы очень, но могу подучиться. Но где мы возьмем хороший агрегат?

Купим. Я найду деньги, двадцать лет копил, как раз для такого случая.

Эрнесто Рохас еще не закончил эту выматывающую и кропотливую работу по приведению архива Пачеко в порядок, но понял, что досье все же неполно: сведений за прошлый и за этот год было явно маловато.

— Видишь ли, — согласился с ним Бернардо, — основные мои, скажем так, источники информации в полиции и преступном мире уже ушли, кто на пенсию, а кое-кто и в мир иной. Да я уже и не успеваю побывать в день в трех-четырех местах, встретиться с несколькими доверенными людьми, получить сведения, взять документы. Может быть, ты согласишься и тут мне помочь?…

И вот уже два месяца Эрнесто постоянно встречался с несколькими честными офицерами полиции; с отошедшими от дел, чудом уцелевшими в войне мафиозных кланов, но сохранившими ненависть к «молодому выскочке Франческотти» бандитами и мелкими правительственными чиновниками, продающими по сходной цене интересную информацию. Разрозненные сведения по капельке складывались в фрагменты, фрагменты со временем все плотнее подходили друг к другу, вырисовывалась целая, с малыми лишь зазорами, картина.

Эрнесто хотелось, очень хотелось рассказать обо всем этом Розе, он знал, что именно она, как никто другой, сможет оценить и весь риск, и все благородство этих тайных его занятий. Но точно так же он знал, что не скажет ей ничего, не потому что боится довериться ей, а потому что не захочет подвергать смертельному риску свою пусть потерянную навсегда, но по-прежнему любимую женщину…

— Из газеты я ушел, работаю в рекламном агентстве, живу с мамой, — коротко сказал Рохас после довольно продолжительной паузы, во время которой они молча пили кофе и смотрели друг на друга.

— Короче ответить нельзя! — засмеялась Роза. — Эрнесто, я и вправду на тебя больше не сержусь! — Ты был хоть на одном моем концерте?

— Нет, но много раз слышал, как ты поешь, по радио. Чудесно!

— О, радио — это «консервы», ты должен меня услышать в живом исполнении. Через несколько дней у меня концерт в Большом зале, приходи. Я оставлю тебе пропуск. Извини, попрощайся за меня с Сорайдой, я больше не могу ждать, спешу домой: заболела Кандида, сестра мужа.

Эрнесто похолодел: как раз сегодня утром молодой лейтенант Фабила, горячая ненависть которого к преступникам уживалась с прагматической разумностью, соединил воедино недавние, почти, кажется, случайные смерти четверых женщин и высказал предположение, что могут быть еще жертвы из числа тех, кто был когда-то близок с покойным лиценциатом Роблесом. Но ведь семь лет назад, когда Роблес играл столь зловещую роль для дома Линаресов, кто-то, кажется, упоминал тогда в разговоре, что сестры Линарес были влюблены в лиценциата как кошки… А что, если…

— Роза, это очень важно. Скажи мне, пожалуйста, а не была ли Кандида в свое время связана интимными отношениями с лиценциатом Роблесом?

— Да. Но я не понимаю, почему тебя это вдруг заинтересовало. Роблес давно умер.

— Да. Но спустя семь лет после его смерти из жизни уходят — и чуть ли не в один день — три его любовницы и жена.

— Их убили?

— Трудно сказать однозначно, хотя