Рождественское обещание - Мэри Бэлоу

– С вами все в порядке? – осторожно справился он.

– В порядке? – переспросила Элинор, широко раскрыв глаза от удивления. – Я устала. Он долго и мучительно умирал. Дольше, чем я ожидала.

– Тогда поезжайте быстрее, – предложил граф, – не стоит медлить.

Она молча взглянула на него, а потом повернулась и, не проронив более ни слова, покинула гостиную.

Он долго смотрел ей вслед. Если бы на его месте был кто-то другой, вела бы она себя так? Неужели она и в самом деле такая холодная и бесчувственная, какой кажется? Неужели ненависть к нему подавила в ней все чувства? Или она их никогда не знала?

Его пробрала холодная дрожь при мысли, что он женился на такой особе. Брак с Элинор беспокоил и угнетал его больше, чем он того ожидал. В последние два дня он только и делал, что совершал поездки между домом Трэнсома и своим на Гросвенор-сквер. Его не видели ни в клубе «Уайт», ни в других местах. Он только сейчас вспомнил, что вчера обещал Элис провести с ней вечер. Смерть, в сущности, чужого ему человека непонятным образом огорчила его, несмотря на то что он испытывал к мистеру Трэнсому скорее неприязнь. Не радовало и поведение Элинор, только что потерявшей отца. Она убеждена, что отец отдал ее под опеку мужа, который собирается обращаться с ней не так, как было оговорено, а намного хуже.

Ему стало стыдно, что он оказался этим мужем. Но можно ли испытывать нежные чувства к мраморному изваянию? К женщине, столь тщеславной и мечтающей лишь о светском успехе? Или к той, которая ненавидит его, с равнодушием говорит о смерти своего отца, а последние часы, проведенные с ним, считает невыносимо долгими?

Есть ли у него добрые чувства к Элинор? К этой мещаночке? Ведь его вынудили к этому браку, и теперь он всегда будет испытывать стыд, что женился ради денег. Он никогда не считал себя меркантильным и корыстолюбивым.

Не время предаваться подобным размышлениям, опомнился он. У него много дел. Время позднее, но в доме покойник, и растерянные слуги ждут распоряжений. Вздохнув, граф вышел в холл.

Элинор сохраняла холодность и выдержку и, прогнав все тяжелые мысли, ждала момента, когда наконец останется одна в своей спальне. Она отпустила горничную и сама разделась. Опустившись в кресло, в котором в первую брачную ночь ждала мужа, она попыталась вспомнить, сколько вечеров назад это было, и не смогла. Ей хотелось одного: выплакать свое горе.

Глядя на огонь в камине, она думала об отце, о том, что и совсем еще ребенком, и уже взрослой девушкой была его единственной отрадой, смыслом всей его жизни. Хотя отец всегда был очень занят своими делами, он отдавал ей всю свою любовь и привязанность, баловал подарками. И ее мир тоже вращался вокруг отца и забот о нем. Уже тяжелобольной, он, никогда не жаловавшийся на недомогание, ничего не сказал своим братьям и сестрам и запретил дочери обмолвиться хотя бы словом, насколько это серьезно. У его родственников хватало своих бед и забот, объяснил ей отец, и незачем их обременять чужими. В последние часы она не отходила от постели отца и видела, как он медленно угасал и тихо уходил из жизни не только своей, но и ее. Она держала его руку в своей, пока он не испустил дух.

Она уже никогда не увидит отца, с болью сознавала Элинор. Он ушел, как когда-то в детстве от нее ушла мать. Отец умер. Рядом с ней нет самого близкого и родного ей человека, нет и Уилфреда, да, да, Уилфреда, ибо для нее он тоже умер.

Элинор ждала, когда придут слезы. Они помогут унять невыносимую боль. Но слез не было, боль оставалась, как и сознание того, что она больше не в состоянии ее выносить. Она слишком устала. Никогда еще она не испытывала такой усталости.

Если бы в гостиной ее ждал кто-то другой, любой из родственников ее отца, дядя или кузен… Она опять пожалела о том, что не сказала им о роковой болезни отца. Они все были бы сейчас здесь, рядом с ней, как всегда собирались всей семьей, когда что-то случалось, хорошее или плохое, рождение или смерть.

Если бы она знала, что в гостиной ее ждет один из братьев отца, она бросилась бы к нему, чтобы выплакать горе на его груди. Ей это было необходимо. Но там ждал ее муж, аристократ с холодным сердцем. Если бы она вздумала упасть ему на грудь, его беспокоило бы не ее горе, а то, что от ее слез может пострадать накрахмаленный шейный платок. В его глазах были бы надменность и презрение. В высших кругах общества не принято таким образом выражать свою скорбь по умершим. К тому же она ни за что не показала бы мужу, как велико ее горе. Никогда!

Папа… Элинор устало закрыла лицо руками, моля о спасительных слезах или о ком-то, к кому она могла бы прийти со своим горем, о чьих-то добрых руках, дружеском плече и тихом успокаивающем голосе. Думая о муже, она неизбежно вспоминала, как он вел себя с ней в этой спальне.

Слез не было, она не могла плакать и вскоре, потеряв всякую надежду, задула свечу и легла в постель. Но заснуть так и не могла, хотя очень устала.

Глядя на огонь в камине, Элинор гадала, что может делать сейчас ее муж и вернется ли он вечером домой.