Неладная сила - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Тут захохотали все – сидя на земле, катаясь вокруг ямы, пихая друг друга от избытка чуств, швыряя серебряными старыми кунами. Потерев одну монету о траву и подол рубахи, Воята увидел на ней славянские буквы и даже отчасти разобрал надпись: «а се его серебро». Буквы окружали изображение чего-то вроде шипа с тремя концами, один из них был в виде креста – стало быть, уже крещеных времен куны. На другой стороне виднелось изображение бородатого правителя с царским венцом на голове.

– Это Солнце-Князь, – уверенно определил Демка, которому Воята показал рисунок. – Видишь, у него вокруг головы солнце?

– Ты откуда знаешь? – удивился Воята.

– Не знаю… Вроде видел где-то… не помню.

– Тут крест на маковке у него. И написано… – Воята вгляделся, – «плк на стол…»

Остальные буквы затерлись, и полного имени древнего князя он не разобрал.

Отхохотавшись и отдышавшись, стали выгребать из ямы серебро и складывать в мешок, припасенный для колокола. Груда все росла – монет, подвесок, браслетов, каких-то обрубков были многие сотни. Нашлись два толстых, крученых серебряных обруча шириной с небольшое решето. Под конец вытащили котел – вместительный, изрядно проржавевший. Долго шарили на дне ямы и в выброшенной земле, стараясь убедиться, что не упустили ничего.

– Вот, а я вам говорил! – сказал довольный Демка, когда собрались наконец вниз, к озеру. – Зааминили вовремя – клад и дался.

– Только пещеру мы не нашли, – вздохнула Устинья.

– Найдем еще пещеру, – ласково сказал Воята и обнял ее за плечи. – Просто не в этот раз. Зато теперь будет у тебя такое приданое, что сыновья боярские у вас под воротами передерутся.

– Я уж видела двоих… – Устинья скривилась, – один на другом верхом ехал. Больше не хочу.

– Да пошли бы они… – Демка вдруг помрачнел от мысли, что Устинья как невеста разом разбогатела и теперь будет осаждаема лучшими женихами даже, пожалуй, из самого Новгорода.

Что одновременно разбогател он сам, Демка вовсе не думал.

Глава 13

– Мы теперь во всей волости первые женихи! – ликовал Домачка. – Даже к Демке невесты теперь полетят, как мухи на мед! И девушки, и вдовушки!

Устинья при этих словах невольно бросила взгляд на Демку; он как раз посмотрел на нее, и оба отвели глаза. А ведь Домачка сказал правду. Даже разделенный на девять частей – парни согласились с Воятой, что Устинья должна получить отдельную долю, – клад сделал всех их богачами. На свою долю каждый парень мог завести хозяйство, привезти с новгородского торга разной утвари и платья цветного, увешать будущую жену перстеньками и прочим узорочьем. Решили в Сумежье пока не возвращаться – о главном, о поисках колокола, забывать не стоило, – и отдали клад на сохранение Куприяну, а тот, плотно завязав его в пару мешков, намекнул, что поставит сторожить своих шишиг. Самое для них дело. «Заодно и пересчитают наше богатство», – пошутил он, и парни закивали. Никто, даже Воята, как самый из них грамотный, не мог сказать, сколько там серебра, если пересчитывать в гривны. Для этого требовались весы и умение считать куны, которым здесь никто не обладал. Но и так было ясно: неведомо кем и когда оставленный клад – это богатство, способное каждого из них сделать другим человеком.

От радости все весь день были как пьяные, только и мечтали наперебой о будущем счастье. Кроме Демки.

– А ты, что ли, не рад? – не удержалась Устинья ближе к вечеру.

Парни ушли купаться, Куприян дремал в шалаше, Демка один остался у костра, где Устинья варила кашу на ужин, чтобы помогать ей с дровами. Это и смущало, и радовало ее. Демка, кажется, тоже чувствовал себя не совсем ловко, но все же хотел быть возле нее. Может, он еще вспомнит? – трепыхалась робкая надежда, но Устинья старалась не давать ей воли.

– Да Хоропунька, покойник, с ума нейдет, – признался Демка, глядя в огонь под котлом. – Мы когда тот дурной клад шли искать, он все мечтал: свой двор поставлю, скотины заведу, челядь найму, изоденусь в платье цветное, буду жить, что твой боярин! Даже хотел жену себе другую найти, поласковее Агашки. И вот – клад есть, делай что хочешь. А Хоропушки нет…

– Но теперь у тебя все это будет! – сказала Устинья, и мелькнувшая мысль о «жене поласковее» для самого Демки ее покоробила.

– А что я? Мне платье цветное не к роже. Разве что кузню… У вас в Барсуках, я слышал, Великуша-то сгинул?

– Упыри его в ту ночь разорвали… – тихо подтвердила Устинья.

– Стало быть, кузнеца у вас нет.

– Нет…

Устинья представила, что Демка переселится в Барсуки и станет работать в Великушиной кузне, выкупив ее у Лукишки, вдовы. Сердце дрогнуло радостно: они будут видеться всякий день… если она сама не уберется в Усть-Хвойский монастырь. Устинья не смотрела на Демку, не зная, приятно ли ей будет его видеть в своей деревне; он тоже на нее не смотрел, чувствуя, что сказал слишком много, хотя вроде бы не сказал ничего…

Пока ели кашу, парни поспорили, куда идти дальше. Теплую гору облазили всю, приходилось признать, что в ней, вопреки прежним выкладкам, ни пещеры, ни колокола нет. Жила сказал: может, клад-то от Панфирия тоже остался, тот ведь до иночества знатным воеводой был, богатым. Но чтобы Панфирий иные клады зарывал, кроме колокола, об этом в преданиях не говорилось. А если клад не его, то, как заметил Куприян, это значит, на Теплой горе старец не жил. Клады в безлюдных местах хоронят, никакой купец или разбойник не стал бы прятать сокровища поблизости от того места, где живет святой старец и куда хоть изредка, но наведываются люди. Выходило, что искать дальше надо на других горах.

Как начало темнеть, ватага снова отправилась в путь. Куприян со своими шишигами остался поддерживать костер и сторожить уже найденный клад, а каждый из парней в душе мечтал: вот бы еще один котел серебра найти!

– К вон той пойдем. – Воята показал гору напротив Теплой. – Я что думаю: видите, у нее ближний край как будто срезан? Кустами заросло, а все же видно. Что если там была пещера, да кусок берега сполз и ее завалило?

– Чего он сполз-то? – спросил Домачка.

– Почем я знаю? Змей, ради мести, хвостом ударил, чтобы от старца памяти не осталось. Добился же своего, гад ползучий! Про Панфирия и колокол все помнят, а где были – не видать и не