Анастасия - Лана Ланитова

От отчаяния, что я не смогу более увидится с Каролиной и от злости на дядю я немного нахамил матери и вёл себя за столом несдержанно. Я, пожалуй, слишком вызывающе посматривал в сторону Нюты. Как мне показалось, она пару раз смутилась и ответила мне коротким взглядом серых, чуть выпуклых глаз. При этом она улыбнулась. Я был в таком состоянии духа, что мне чудилось, что сам чёрт теперь не брат, и что все женщины мира должны падать предо мною ниц. А потому, совершенно обнаглев, прямо среди ночи я отправился в комнату к Нюте и тихонько постучался.

Дверь быстро отворилась, и на пороге со свечой в руках появилась простоволосая и растрепанная Нюта. В темноте она показалась мне моложе и ниже ростом.

– Георгий Павлович, это вы?

– А вы ждали кого-то другого? – вдруг развязано отвечал я.

– Я, собственно, вообще никого не ждала. Муж уехал на операцию. Вернётся только завтра, – недоумённо прошептала она.

– Вот и хорошо, – я бесцеремонно шагнул к ней в комнату.

Это сейчас я вспоминаю о том, насколько же я рисковал тогда. А если бы Нюта подняла крик? А если бы она устроила скандал? Но, к счастью для меня, всего этого не случилось.

– Проходите. Вы о чём-то хотели поговорить?

– Я хотел показать вам фурункул на ноге, – соврал я.

Я отчетливо помню, что выбор мною Нюты был не случаен. Я логически рассуждал, что она, как медик, просто обязана быть здоровой. И к тому же, она была замужем.

– Какой еще фурункул? – переспросила она.

Но я уже не стал её слушать. Я помню, что глупо хмыкнул, словно бульварный соблазнитель, и повалил ее на кровать. От неожиданности она даже особо и не сопротивлялась моему дерзкому натиску. Под тонкой сорочкой у Нюты не было никакого белья. Руки ощутили мягкость и округлость женских форм. Тугие, чуть прохладные груди поразили меня своей полнотой и тяжестью. Нюта оказалась полнее, чем Каролина. Но все оценочные суждения пришли ко мне намного позже. Недолго мешкая, я тут же овладел ею. Короткий урок, данный мне Каролиной, не прошел даром. Я нравился себе всё больше и больше. Я видел, что Нюта осталась довольна таким внезапным поворотом. Она вся обмякла и, обняв меня за плечи, отдалась любовному соитию. В конце она даже застонала от удовольствия, но я закрыл ей рот властным поцелуем. Я боялся, чтобы ее стоны не услышали мои родители. В ту же ночь я взял её еще два раза. Я долбил её всю ночь. Я помню, как она, опешив от такого натиска, пыталась хоть как-то поговорить со мной.

– Разве я вам нравлюсь, Георгий Павлович?

– Да, – кивал я в темноте. – Очень.

– А давно вы в меня влюблены?

– Давно, – врал я.

– Надо же, а я и не замечала, – словно девочка хохотала она, утыкаясь в мое плечо.

Под утро я ушел к себе.

За завтраком я увидел, что Нюта надела новое платье со множеством оборок, слегка нарумянилась и припудрила крупный нос. В этот день она просто порхала, напевая какую-то песенку. Временами она пристально посматривала на меня. Но чем больше она глядела в мою сторону, тем более гадко становилось у меня на душе. Не дожидаясь обеда и не сказав никому ни слова, я возвратился в тот же день в Москву. Через неделю я уже уехал в Цюрих.

* * *

– Ну, довольно. Всё это я рассказал лишь для того, чтобы ввести вас в курс моих нравственных ориентиров.

Граф вновь закурил сигарету и, сделав несколько затяжек, откинулся на спинку стула.

– Мне уже пятьдесят, но о многом я помню сейчас так, словно бы всё это случилось вчера. А есть череды лет, из которых я вообще не могу вспомнить ничего значимого.

Я начал свой рассказ издалека, так и не успев поведать о самом главном. О том, что до сих пор заставляет сжиматься моё сердце от стыда и боли. Я еще не рассказал вам о своем близком друге. О Мите Кортневе.

С младших классов гимназии я более всего был близок с одним мальчиком. Звали его Митей. А вернее сказать, Митрофаном Алексеевичем Кортневым. Митрофаном его назвал отец в честь деда, а мы, гимназисты, звали его много короче – просто Митей. Забегая вперед, сам Митя часто величал меня не Георгием, как это звучит по-русски, а на английский манер – Джорджем. Кстати, это он первый и стал меня называть именно так. И мне весьма нравилось и льстило именно такое, английское звучание моего имени.

По характеру Митя всегда был чуточку мягче меня и во многом мне уступал. По-правде говоря, господа, перед вами сидит человек с ужасным характером. Я не могу терпеть ровно никакое сопротивление. Это касается как женщин, так и мужчин. И если с женщинами все эти вещи были для меня более или менее органичными, то с мужчинами всё обстояло намного сложнее. Если я встречал на своём пути слишком уж твердые и упрямые нравы, то рано или поздно я бежал от таких отношений. Я понимаю, что в этом как раз и заключается моя собственная эгоистичность и твердолобость, но… я ровным счётом не могу ничего с этим поделать. Либо равенство взаимоотношений, либо полное подчинение. Третьего мне не дано.

Поэтому мне и удалось так долго дружить с Митей. В противоположность мне, это был довольно деликатный и уступчивый человек. Он всегда смотрел на меня как на человека более авторитетного, чем он сам. И вообще он был очень добрым малым. Как сейчас я живо помню его чуть полноватую фигуру, открытый, лучистый взгляд голубых глаз, светлые ресницы и его вечную, коротко стриженую чёлку.

Семейство Кортневых не было столь состоятельным, как наше. И потом Митрофан не имел дворянского происхождения. Он был выходцем из мещан. В Поливановскую гимназию мещане попадали нечасто. Но его отец служил священником в Николо-Хамовнической церкви, поэтому Митя учился наравне с дворянскими отпрысками.

После окончания гимназии Митя не поехал учиться заграницу. Не пошел он и по стопам отца. Его отправили в Инженерно-промышленное училище. И уже через три года он работал на железной дороге.

Перед тем, как мне отчалить на учёбу, я встретился с Митей. А так, как мы были с ним очень близки и доверяли друг другу все самые сокровенные тайны, я рассказал Кортневу о собственном интимном опыте, который так неожиданно подарил мне мой дядя.