Без памяти во лжи - Настя Петухова

Я глушу двигатель, но не выхожу из машины. Просто смотрю на неё через залитое дождём стекло.

Такая уязвимая. Такая беззащитная. Такая... лживая?!

Свет фонаря падает на её лицо, высвечивая слёзы, что смешиваются с дождевыми каплями, стекающими по щекам.

Она выглядит потерянной — не той хитрой стервой, что украла мои документы, не той расчётливой сукой, что продала меня Миллеру.

А просто... девушкой. Маленькой, сломленной, настоящей.

Что-то в глубине души ёкает.

Тонкая, едва заметная трещина пробегает по той броне, что я выстроил вокруг себя за эти годы.

Я сжимаю кулаки, пытаясь заглушить это чувство, задавить его, как давил всё, что делало меня слабым.

Но взгляд, как назло, не отрывается от неё.

Не может... будто прикипел!

Телефон снова звонит, вибрируя в моих руках.

Веро́ника.

Её имя ярко загорается на экране, словно обещание чего-то большего... Протягиваю руку, чтобы ответить, но пальцы буквально замирают в воздухе.

Веро́ника ждёт меня. Я понимаю это... Но в то же время смотрю на жену — на мокрую, дрожащую фигурку под дождём — и не могу сдвинуться с места.

Кто ты, Селена?

Наверное, впервые за долгое время я чувствую что-то кроме гнева. И это пугает меня ещё больше, чем её ложь и предательство.

Дождь не утихает ни на минуту, стуча по крыше машины с упрямой, почти издевательской настойчивостью.

Я сижу в темноте салона, не включая свет, и смотрю на неё сквозь залитое водой стекло.

Селена плачет. Долго... кажется, бесконечно долго.

Её плечи дрожат, голова опущена, мокрые волосы прилипли к лицу, закрывая его, как завеса.

Она выглядит такой маленькой на этой скамейке, такой потерянной под тусклым светом фонаря, что на миг я даже забываю, кто она и что сделала.

Я жду.

Сижу неподвижно, сжимая руль, пока пальцы не немеют от напряжения, и жду, что кто-то приедет за ней.

Миллер, его люди, кто угодно... те, кому она передала мои документы, те, с кем она сплела эту паутину предательства.

Это было бы логично.

Она сбежала из дома не просто так, не в такую ночь, не в таком состоянии.

Но минуты текут, сливались в часы, а дорога так и остаётся пустой. Никто не появляется.

Только дождь, только её тихие всхлипы, заглушаемые шумом воды, и только я — наблюдающий за ней, как хищник за добычей, что сама загнала себя в угол.

Спустя время она затихает. Сворачивается калачиком на скамейке, подтянув колени к груди, словно пытается спрятаться от мира.

Мокрая, продрогшая, наверняка уставшая до предела.

Перед глазами всплывает картина, как недавно она лежала в больничной палате — бледная, с синяками на коже, с пустыми глазами, что смотрели на меня, будто я чужой.

Она только-только вышла оттуда, слабая, едва держащаяся на ногах, а теперь сидит тут, под этим проклятым дождём, одна.

Мне становится жаль её...

Глава 17: Арес

Арес

Мне становится жаль её.

Это чувство ударяет совершенно неожиданно, как выстрел в тишине, пробивая мою броню, которую я так тщательно выстраивал.

Жалость — горячая, острая, почти болезненная.

Но за ней приходит что-то ещё.

Что-то странное, чему я не могу дать названия. Не любовь — я никогда её не любил, даже в те первые месяцы, когда её улыбка казалась мне настоящей. То была лёгкая влюблённость...

А это... это что-то тёплое, мягкое, как слабый свет в конце тёмного тоннеля. Оно шевельнулось где-то в груди, там, где я давно похоронил всё, что могло сделать меня слабым.

Стискиваю зубы до скрипа, пытаясь задавить это, прогнать, как прогонял всё, что мешало мне держать контроль.

Она предательница. Лгунья!

Она разрушила всё, что я строил, и теперь играет в невинность, чтобы снова обвести меня вокруг пальца.

Я настойчиво внушаю себе эти мысли...

Но чем дольше смотрю на неё — на эту дрожащую фигурку, что кажется такой хрупкой, такой настоящей, — тем громче стучит в висках:а если нет?!

Не выдерживаю.

Дверь машины хлопает за мной, и холодный дождь тут же обрушивается на плечи, промочив пиджак и даже рубашку за считаные секунды. Волосы прилипают ко лбу, вода стекает по лицу, но я не замечаю этого.

Шаги гулко отдаются по мокрому асфальту, пока я приближаюсь к ней.

Селена не шевелится, даже когда останавливаюсь прямо перед ней. Её глаза закрыты, дыхание прерывистое, а губы дрожат, бормоча что-то невнятное.

Наклоняюсь ближе, и жар её кожи ударяет меня, как огненная волна. Она горит.

— Селена, — зову тихо, но голос тонет в шуме дождя.

Жена не откликается.

Не раздумывая, подхватываю её на руки. Она кажется легче, чем я ожидал — невесомой, как пёрышко, будто последние недели выжали из неё всё, что было.

Мокрая одежда липнет к её телу, холодная и тяжёлая, а кожа под ней пылает, обжигая мои ладони. Её голова бессильно падает мне на плечо, и я чувствую, как её горячее дыхание касается моей шеи.

— Чёрт возьми, — цежу, быстро шагая к машине.

Открываю заднюю дверь и аккуратно укладываю жену на сиденье, стараясь не задеть голову о подголовник.

Она сворачивается, подгибая колени, словно беззащитный ребёнок, и что-то бормочет — бессвязное, потерянное.

Сажусь за руль, завожу двигатель и срываюсь домой.

Дорога обратно пролетает в каком-то тумане...

Дождь хлещет по стеклу, дворники работают на пределе, а я бросаю взгляды в зеркало заднего вида, проверяя её. Весь путь жена лежит неподвижно, только грудь слабо вздымается от тяжёлого дыхания.

Когда мы подъезжаем к особняку, снова беру Селену на руки и заношу внутрь. Поднимаюсь в её комнату, чувствуя, как напрягаются мышцы от каждого шага. Укладываю на кровать, и только тогда понимаю, что нужно что-то делать.

Она не может оставаться в мокрой одежде — температура сожжёт её изнутри, если не снять всё это прямо сейчас.

Стягиваю с неё куртку, бросаю на пол, затем принимаюсь за свитер. Ткань липнет к коже, сопротивляясь, но я справляюсь, стараясь не смотреть туда, куда не следует. Она больше не моя. Селена предала меня.

Когда дело доходит до джинсов... Пальцы замирают на пуговице... выдыхаю сквозь стиснутые зубы, пытаясь держать себя в руках.

Это не про желание — не сейчас, не с ней, не в таком состоянии. Это про необходимость.

Наконец, снимаю с неё всё, оставляя только нижнее бельё, и прежде чем накрыть одеялом, меня что-то заставляет остановиться.

Смотрю на её тело, лежащее передо мной, и будто вижу впервые.

Оно... другое.

Не