Лорна Дун - Ричард Додридж Блэкмор

в основном с матерью и Гвенни, которую, кстати, забрала с собой. Но она оставила письмо, как она выразилась, для «бедного Джона». Ты бы видел, как она смотрелась в тех нарядах, которые ей привезли!

— Так где письмо, ты, мегера?! Ох, был бы у тебя муж…

«Уж он бы вытряхнул из тебя не только это письмо, но и всю душу за такое поведение», — хотел добавить я, но промолчал, а Лиззи, видимо, не поняла, что именно я имел в виду, и даже была немного довольна, что ее брат желает сестре побыстрее выйти замуж.

— Письмо находится в комоде у изголовья кровати леди Лорны, — спокойно отвечала Лиззи. — Там, где она раньше хранила свое бриллиантовое ожерелье, которое украли благодаря нам.

Не говоря больше ни слова, я рванулся наверх в спальню Лорны с такой скоростью, что дом затрясся, выдернул ящик комода и достал послание. Письмо было простым, нежным и добрым. Я не могу передавать его содержание полностью, но только в одном месте оно звучало так: «Моя единственная любовь, пойми меня правильно. Я уезжаю, не простившись, поскольку не могу уговорить прибывших за мной подождать твоего возвращения, ибо оно может затянуться надолго. Мой старый дядя, известный лорд, ждет меня в Дунстере, поскольку боится слишком долго оставаться в Экзмуре. Теперь я, всегда беззащитная, как дочь разбойника, буду жить под его покровительством. Дядю назначили моим опекуном, и я не имею права его оставить до достижения двадцати одного года. Мне кажется, что это очень несправедливо и жестоко.

Я не хочу терять свободы ни из-за поместий, ни из-за золота. Я бы отказалась от всего, лишь бы меня отпустили. Я даже вставала на колени перед этими людьми. Я убеждала их, что мне не нужны ни титулы, ни владения, ни деньги. Я говорила, что хочу остаться здесь, где впервые ощутила себя счастливой. Но они только смеялись, называя меня „ребенком“, и объяснили, что этот вопрос надо обсуждать лишь с лордом канцлером. Они должны выполнить приказ, а господин Стиклз как королевский посланник призван содействовать им. И хотя мне было очень больно, что тебя нет со мной в эти минуты, с другой стороны все это к лучшему, иначе ты бы вступил с ними в бой. Я знаю, ты бы никогда не позволил им забрать меня отсюда».

Здесь моя возлюбленная заплакала, я заметил это по сморщенной бумаге. А дальше шли такие теплые слова, что передавать их читателю я не имею права. В конце она написала строки, которые, я думаю, будут понятны любому, кто искренне любил и верит в настоящую любовь: «Об одном ты должен помнить всегда — потому что я не хочу, чтобы ты терял покой, пусть даже я сама его потеряю — никакие различия в титулах, состоянии, как и ни в чем другом, не заставят меня отказаться от тебя. Мы прошли вместе множество трудностей, мы пережили столько опасностей, но никогда между нами не было и тени сомнения в искренности любви и преданности. И так будет всегда. Мы доверяли друг другу, что бы ни происходило. И хотя кое-кто может сказать тебе, будто я фальшива и неискренна, верь только собственному сердцу, а остальное отбрось. Я всегда буду твоей, твоей Лорной Дюгаль».

Некоторые люди не могут понять, что слезы иногда льются от радости. Впрочем, радость иногда так часто переплетается в нашей жизни с печалью… Но в тот момент из моих глаз полились слезы, капая на письмо Лорны.

«Все кончено, даже не сомневайся!» — твердил мне мой разум.

«Поверь, все еще будет хорошо!» — отвечало мое сердце.

Глава 60

В гостях у Энни

Кое-кто может обвинить нас в раболепстве, но в наших местах очень уважают титулы. Нам нравится упоминать о знатных особах, а иногда и прихвастнуть личным знакомством с некоторыми из них. И хотя многие (из-за недостатка образованности) и не знают, кто такой герцог такой-то или герцогиня такая-то, ни в коем случае стараются не выдать своего невежества. Они только кивнут понимающе и заметят: «Ну как же! Я знаю его не хуже, чем родного брата собственной супруги. Он женился на младшей дочери лорда…ну, неважно какого (я запамятовал), и сделал таким образом неплохую партию.» А в это время все соседи смотрят на него с нескрываемым уважением и даже завистью. Я сам, не очень интересуясь подробностями жизни дворян, волей-неволей узнавал о них больше, чем им бы того хотелось.

Я вспомнил это сейчас только потому, что хочу поведать вам, как у нас принято именовать (или давать титулы?..) лошадям. Именно наши кони заслуживают того, чтобы им присваивали соответствующие клички, поскольку они не наследуют их, а зараба-тывают. Весельчак, например, получил свое прозвище вовсе не потому, что он веселый или улыбается. Просто он добродушный и покладистый коняга. В то время наш славный труженик был уже в летах, но оставался по-прежнему бодрым и, стоило его выпустить из конюшни, как он начинал ржать и заигрывать.

Совсем другой характер был у Строптивого — эту лошадь все называли грубой и сердитой, а некоторые даже и злопамятной. Строптивый был коварен — он мог запросто обмануть любого седока. Притворившись покорным и безобидным, он некоторое время шел шагом, а когда наездник, уверовав в себя, пытался пришпорить его, вот тут-то и начиналось самое главное. Строптивый неожиданно взбрыкивал так, что всадник оказывался на земле после удачного перелета через шею коня. Тогда тот с видом победителя подходил к седоку и с удовольствием кусал его в спину.

Сейчас, оставшись совсем один, я загрустил. Мне не с кем было даже поговорить по душам, и я подружился со Строптивым. Почему-то так получилось, что между нами сразу же возникла взаимная симпатия. После нескольких дней общения я уже и думать не мог о другом коне. Строптивый же не позволял никому кататься на себе, за исключением меня. Этот конь привязался ко мне, как собака, и стал необычайно ревнив: когда я ехал верхом, он не позволял никому подходить ко мне, а в противном случае норовил укусить.

Тем летом сбор урожая стал для нас тяжким трудом. Еще год назад мы убирали зерно с радостью и весельем, теперь же старались больше помалкивать и только