Цветы под дождем и другие рассказы - Розамунда Пилчер

— Рори, мне пора идти, иначе я пропущу автобус.

— Я бы отвез тебя назад, но у меня нет машины и я не могу оставить бабушку одну. — Секунду он колебался. — Хочешь подняться и повидаться с ней?

Я посмотрела ему в глаза.

— Я бы не стала настаивать — я же не Стелла Феллоуз! Но мне очень хотелось с ней повидаться. Поговорить еще хотя бы раз. Наверное, теперь уже и попрощаться.

Он взял меня за руку.

— Тогда пойдем.

Мы вышли из комнаты и, рука в руке, поднялись по лестнице. Миновали коридор — одна дверь в его дальнем конце была открыта. Запах больницы усилился. Мы вошли и оказались в просторной, нарядной, старомодной спальне, в которой миссис Фаркуэр спала с тех пор как новобрачной приехала в Лахлен. Несмотря на наличие медицинских приспособлений, комната все равно оставалась изысканной, утонченной и очень женственной: на туалетном столике серебряные щетки, повсюду фотографии в рамках, кружевные занавески на высоком окне…

Мы подошли к постели. Я увидела ее лицо, безмятежное и по-прежнему красивое; глаза закрыты, морщинистые руки покоятся поверх льняного покрывала. Я взяла ее руку в свои ладони — рука была теплая, и в ней ощущалось мощное, настойчивое биение жизни. Она лежала, одетая в бледно-розовую спальную курточку, отделанную шелковой лентой: лента была элегантно переброшена через плечо, будто миссис Фаркуэр позаботилась об этом сама.

Рори позвал ее:

— Бабушка!

Я думала, что она спит, но миссис Фаркуэр открыла свои по-прежнему голубые глаза и посмотрела на него, а потом повернула голову и увидела меня. Мгновение ее взгляд оставался пустым и безразличным, а потом постепенно начал оживляться. В нем блеснуло узнавание. Ее пальцы стиснули мою ладонь, улыбка коснулась морщинистого лица, и она тихо, но совершенно отчетливо произнесла мое имя:

— Лавиния.

Мы пробыли у нее всего пару минут. Поговорили, обменялись парой-другой фраз, а потом ее глаза снова закрылись. Я наклонилась и поцеловала ее. Пальцы, державшие мою руку, разжались, я высвободила свою ладонь и распрямилась.

Я попрощалась с ней — пускай про себя. Рори обнял меня, развернул к двери, и мы вышли в коридор, оставив ее одну.

У меня текли слезы. Я не могла отыскать носовой платок, поэтому Рори вытащил свой, промокнул мне щеки, и кое-как я заставила себя успокоиться. Мы спустились в гостиную, я взяла куртку и натянула ее. Надела вязаную шапку.

— Спасибо, что позволил увидеться с ней, — поблагодарила я.

— Не надо грустить.

В ответ я сказала:

— Мне пора идти. Надо успеть на автобус.

— Мне тоже пора. Возвращаться в Нью-Йорк.

— Дай мне знать, когда решишь, что будешь делать дальше.

— Обязательно. Как только решу.

Вдвоем мы пересекли холл и вышли в открытые парадные двери. На улице стало еще более холодно и сыро, но в воздухе витал знакомый запах вереска и торфа, а в небесах, где-то за серыми дождевыми облаками, раздавалась одинокая песня кулика.

— Доберешься сама? — спросил Рори.

— Конечно.

— Ты знаешь дорогу?

Я улыбнулась.

— Конечно, знаю. — Я протянула ему руку. — До свидания, Рори.

Он взял мою ладонь в свою, притянул меня к себе и поцеловал.

— Я не хочу прощаться с тобой, — сказал он. — Так что, как говорят американцы, до скорой встречи! Звучит гораздо более обнадеживающе. Увидимся!

Я кивнула. Он отпустил мою руку, я развернулась и пошла прочь от него по траве между деревьев, окутанных туманом, под которыми росли азалии и нарциссы кивали на ветру желтыми головками, дожидаясь первых лучей солнца и благодатного весеннего тепла.