Измена. Предательство (не) прощается - Марина Вуд

— Потерпи, Настя. Всё будет хорошо, — говорит он, пристёгивая ремень безопасности, его голос полон решимости.

Я хочу ему ответить, но боль накрывает новой волной, заставляя меня тихо застонать. Через мутную пелену я вижу, как он обходит машину и садится за руль.

Когда автомобиль трогается с места, в ушах звенит от напряжения. Я закрываю глаза, пытаясь дышать глубже, но внутри всё горит.

15

Настя

Боль накрывает волнами — будто что-то изнутри сжимает и выкручивает меня, лишая сил и возможности сопротивляться. Каждое движение — как удар током. Машина несётся по городским улицам, дома за окнами мелькают как в калейдоскопе, но я вижу их смутно, всё плывёт. Дыхание сбивается, становится всё тяжелее.

— Настя, держись, мы почти на месте, — голос Кирилла звучит напряжённо, но уверенно. Я чувствую его руку на своём плече — она тёплая, крепкая, будто удерживает меня в реальности. Но это не помогает — боль всё сильнее.

— Кирилл… не… не могу больше… — шепчу я, пытаясь не разрыдаться. Это хуже всего — я почти не могу говорить, каждая попытка вызывает новый спазм.

— Настя, смотри на меня. — Его голос прорезает пелену боли, я с трудом поворачиваю голову. Глаза. Карие, спокойные, как море перед штормом. — Просто дыши.

Машина резко тормозит у больницы. Кирилл выскакивает из-за руля, открывает мою дверь. В следующий миг я снова в его руках. Он несёт меня, словно я ничего не вешу. Сильные руки, уверенные шаги. Воздух вокруг прохладный, пахнет стерильностью и дождём.

Я закрываю глаза, чтобы не видеть потолочные лампы, мимо которых мы проносимся. Кирилл что-то громко говорит девушке на ресепшене, я не понимаю слов — боль глушит всё. Следующее, что я ощущаю, — мягкость кушетки. Меня осторожно укладывают, убирают волосы с лица.

— У неё острый живот. Подозрение на аппендицит. Срочно врача! — голос Кирилла резкий, он отдаёт команды, будто здесь командир.

Ко мне подбегает женщина в белом халате, её лицо кажется размытым. Пальцы холодные, но прикосновения быстрые, профессиональные. Она задаёт вопросы, я отвечаю через силу. Где болит, как давно, есть ли температура… слова даются тяжело, я больше шепчу, чем говорю.

— Срочно анализы, капельницу и на УЗИ, — говорит врач, и тут же я чувствую укол в вену.

— Настя, ты слышишь меня? Всё будет хорошо. — Это Кирилл снова рядом. Он держит меня за руку, его голос — единственное, что помогает мне не сорваться в панику.

Мир плывёт, но я всё ещё чувствую боль. Она притупляется, становится меньше, но не уходит. Меня везут на каталке, яркие лампы по пути слепят глаза, я закрываюсь рукой.

На мгновение каталка останавливается, и я слышу знакомый голос.

— Она моя жена! Вы вообще понимаете?! Пустите меня туда! — Это Андрей. Даже сквозь боль я узнаю его — злой, взвинченный.

— Успокойтесь, — говорит кто-то. — Вы мешаете работе.

Я хочу повернуть голову, посмотреть, но не могу — даже это кажется непосильным усилием. Кирилл сжимает мою руку чуть сильнее.

— Не смотри туда. Всё под контролем. — Он снова рядом, его голос — это якорь, который держит меня.

Меня везут дальше, затем начинают переодевать. Я чувствую, как холодные руки снимают одежду, надевают какую-то рубашку. Всё происходит так быстро, что я едва успеваю осознать, что происходит. Кто-то говорит со мной, но я уже не воспринимаю слова. Внутри — только одна мысль: когда это закончится?

Каталка снова движется. Теперь путь кажется длинным. Слышен шум голосов, скрип колёс. Наконец мы останавливаемся.

— Настя, — голос Кирилла звучит мягче, но всё ещё настойчиво. Я смотрю на него. Он в маске, и видно только глаза. Тёплые, настойчивые, полные какого-то странного света.

— Ты в надёжных руках. Всё будет хорошо. Я здесь.

Я хочу что-то сказать, но не успеваю. Во рту появляется сладковатый привкус, веки становятся неподъёмными. Последнее, что я вижу, — его глаза. Они смотрят на меня с такой заботой, что я чувствую, как боль начинает отступать. Потом — темнота, словно густой, глубокий сон.

Просыпаюсь медленно, словно выныриваю из вязкого тумана. Веки тяжёлые, тело будто не моё. Лёгкая слабость накрывает с головой, но боли нет. Тишина вокруг обволакивает. Только какой-то аппарат где-то рядом тихо пищит, отмеряя секунды.

Я открываю глаза, но свет ламп режет их, и я тут же снова закрываю. Голова кружится. Где я? Что произошло? Вспоминаю обрывками: боль, Кирилл, больница, его глаза. Потом всё погружается в пустоту.

Наконец, мне удаётся сосредоточиться. Я снова открываю глаза, на этот раз осторожно. Серый потолок, белые стены. Шум аппаратов. Палата. Значит, операция закончилась.

— Вы проснулись, — голос рядом звучит спокойно, но ободряюще. Женщина в белом халате появляется в поле зрения. Медсестра? Врач? Улыбается, проверяет какие-то приборы. — Как вы себя чувствуете?

Я пытаюсь что-то сказать, но горло пересохло, слова застревают. Только шепчу:

— Воды...

Она кивает, подаёт стакан с трубочкой. Я делаю пару глотков, и прохладная жидкость обжигает горло, но это приятное ощущение.

— Всё прошло хорошо. Аппендицит был сложным, но вы в надёжных руках. Сейчас вы в реанимации, в палате интенсивной терапии.

Слова звучат как через вату, но я понимаю их. Значит, я жива. Странно, но от этой мысли накатывает облегчение.

— Я сейчас позову доктора.

Я киваю. И тут вспоминаю: Кирилл. Он был рядом, я помню это даже сквозь боль. Его глаза перед операцией — единственное, что давало мне силы.

Через минуту дверь открывается. Он входит в палату. Без маски, но всё тот же — сильный, уверенный, будто это он только что спасал меня, а не врачи.

— Настя, ты как? — Его голос мягкий, но я вижу, что он волнуется. Глаза чуть покрасневшие, как будто он не спал.

— Нормально... — шепчу, и даже эта короткая фраза даётся с трудом.

Кирилл подходит ближе, берёт мою руку в свою. Его ладонь теплая, а моя кажется ледяной. Он опускается на стул рядом с кроватью и смотрит на меня так, будто проверяет, всё ли на месте.

— Ты здорово нас всех напугала, — говорит он, пытаясь улыбнуться, но это больше похоже на гримасу усталости. — Главное, что теперь всё позади.

Я смотрю на него, пытаясь найти слова благодарности, но