Развод. Будущий бывший муж - Анна Грин

Мне хотелось одновременно толкнуться ему навстречу спиной, прижаться к сильной груди, и чтобы его горячие руки меня обняли со всех сторон. Я очень часто любила так делать, когда что-то шло не по плану. Я подходила, тыкалась ему в плечо носом, он обнимал меня так сильно, как будто бы закрывая от всего мира. И мне очень сильно хотелось сейчас сделать так же только, чтобы он закрыл меня от себя.

Потому что самым главным чудовищем в этом мире являлся он.

Я хотела, чтобы он защитил меня от себя. Неправильно испытывать такие чувства к одному человеку, которого до ужаса боишься, в данной конкретной ситуации, и которого больше всего любишь.

Это как любить чудовище.

Знать, что оно — зло, но все равно любить.

Как в той песне… сестра, я полюбила монстра.

Такого, который только рядом со мной будет бережным, ласковым, а для остального мира станет абсолютным злом, если я заплачу.

Наверное, я просто какая-то ненормальная, раз у меня рождались такие мысли.

— Условий никаких для развода не нужно, — сказал тихо Валера и сделал шаг назад, лишая меня своего тепла. Я чуть не завизжала от этого. Потому что хотя бы на расстоянии ладони, я все равно чувствовала его тепло. — Но у нас с тобой немножко другая ситуация. Понимаешь, какое дело, я тебя люблю. До потери разума. Я тебя люблю примерно так же, как хочу. И ты меня любишь, хоть и не хочешь. А когда в дело вступают чувства, ни о каких доводах разума разговора быть не может, и если мы сейчас с тобой не придём к какому-то общему знаменателю, то мы расхреначим друг друга так сильно, что потом будем до конца своих дней собирать куски по кустам, и поэтому у меня есть условия. В первую очередь, чтобы ты сама себе не навредила.

Запоздалое осознание того, что мог попросить у меня Валера, настигло внезапно.

Я облизала губы и медленно обернулась к мужу.

Он не ухмылялся.

Он сложил руки на груди и был предельно серьёзен.

В глазах не блеснула ни разу тень усмешки.

— Что ты хочешь? — спросила я дрогнувшим голосом. Казалось, будто бы у меня ангина и говорить было физически больно.

— Я хочу всего лишь одного. Кое-что такое, что ты уже имеешь, но от чего отчаянно хочешь избавиться…

Валера провёл языком по губам и склонил голову к плечу.

— А взамен ты получаешь тихий, спокойный развод. Я соглашусь на все твои условия, которые ты выдвинешь. Если скажешь мне не попадаться тебе на глаза — хорошо. Если скажешь достать перо из задницы павлина — хорошо. Если скажешь, что замуж решишь выйти — не совсем хорошо, но я как-нибудь наступлю на горло своему чувству собственничества. Не будет хорошо только в одном случае…

Валера чеканил слова, словно бы не он был виноват, а меня обвинял во всем. От этого сильного, звучного голоса у меня мороз бежал по коже…

— Будет плохо, если ты попробуешь забрать детей. Дети остаются той величиной, которая не движется ни к тебе, ни ко мне. Мы имеем общие права на них. Ты получишь самое хорошее содержание. Тебе не надо будет никогда работать. Мы пропишем то, что на протяжении определённого промежутка времени я должен буду помимо содержания как-то ещё материально компенсировать твою заботу о детях. Давай будем откровенны. Когда ты что-то просила для себя, я никогда ничего не имел против, потому что я знал, что это компенсация того, что ты отдаёшь свою жизнь нашим детям. Так вот.

Валера вскинул голову, дёрнул подбородком вверх, сделал шаг ко мне. Его пальцы отвели у меня прядь от лица, заправив её за ухо, а потом муж, наклонившись, прошептал:

— Мое главное условие, Карин. Я же не дурак, я же прекрасно понимаю, что произошло и почему ты соврала. Я же понимаю, что сначала ты не говорила мне про беременность из-за того, что не знала, как это сделать, правильно? Может быть, как-то красиво. Что там у вас, у женщин, в голове. Но потом ты мне не сказала про беременность, потому что ты уже убила этого ребёнка. Ты уже мысленно согласилась идти на аборт. Ты уже подписала приговор новой жизни, и моим единственным условием к разводу будет только то, что третий ребёнок у нас родится. И все.

Глава 18

Карина

Мне показалось, что у меня сердце вырвали из груди и оставили меня лежать с раскрытыми рёбрами.

Я хватанула воздух губами.

Валера прекрасно знал меня.

Он знал меня лучше, чем кто бы то ни было. Он понимал, что никакого третьего ребёнка не будет и заранее пытался избежать этого.

А что мне делать с тремя детьми? Я не была уверена в своих силах поднять двоих. И все замечательно, конечно, что мне рассказывал Валера, только кто даст гарантии? Кто скажет, что через год или, может быть, когда он влюбится, найдёт женщину, начнёт с ней жить, его слова не потеряют силу? Я не могла так рисковать, хоть и понимала, что это больно.

Это безумно больно — отрывать от себя что-то, что вросло в душу. А мой ребёнок, который только-только начал формироваться, это плод моей любви. И сделать аборт означало вырвать из себя любовь.

Я сцепила зубы покрепче, чтобы не заплакать, и медленно обернулась к мужу.

— Условия всегда выставляет потерпевшая сторона, и это я. И моим условием будет, что ты не приближаешься ко мне. Я не претендую на то, чтобы одна воспитывать детей. Это наши дети, но твои условия я даже не хочу слышать. Это безумно унизительно…

— Карина, ты понимаешь, что сейчас говоришь?

— Я все прекрасно понимаю, но и ты пойми, моё тело — моё дело. И ты на это никак не можешь повлиять.

По лицу мужа скользнула тень, а потом его глаза полностью потемнели. Зрачок, казалось, затопил всю радужку и пытался вырваться, чтобы тьмой раскрасить белок.

— Ты не посмеешь сделать аборт.

— Это тебя уже не будет касаться, Валер. Ты свой выбор сделал, и он был не в пользу меня…

— Карин, как ты не понимаешь, что не было никакого выбора. Как ты не понимаешь, что наша жизнь с тобой, пятнадцать лет, это безумно много. И в этом «безумно много» только один процент составляет постель, а все остальное: привязанность, общие дела,