Княжна - Кристина Дубравина

Сильнее, куда сильнее Князеву волновали последствия для бригады Белова, для Вити — в особенности. Как бы она не была спокойна рядом с ним, столь суровая вендетта более чем способствует появлению проблем — равно как легальном, так и на нелегальном уровнях.

Пчёлкин, видимо, прочёл что-то на её лице, раз наклонился и ещё один медленным, тягуче-нежным поцелуем прикоснулся ко лбу Ани. Девушке сердце защемило, как будто в слесарных тисках, когда мужчина, пальцами зарывшись в волосы, негромко сказал, словно договаривался:

— Я пойду, документы часок посмотрю.

Она кивнула. Хотелось Витю задержать; в ней, видимо, от сегодняшнего дня накопилось слишком много радости и веселья, какие Князева в самом честном бескорыстии думала разделить с другими. Казалось каким-то ужасно-несправедливым, что Пчёлкин последний день своих двадцати трёх лет потратил на решение проблем на «работе» и разбору многочисленных бумаг.

Но Анна не смела его останавливать. Всё-таки, в деле Витином время — самый драгоценный ресурс, и тратить его понапрасну, даже в преддверии дня рождения, крайне опрометчиво.

И это даже она, относительно далёкая от криминала личность, знала превосходно.

Надо — значит надо.

Девушка ещё раз кивнула, скорее даже не Вите, а самой себе, развернулась, больше Пчёлкина не держа.

Он же в самом конце продолговатого коридора, ведущего из столовой в прихожую, оглянулся на Аню. Девушка собрала со стола свою посуду, доску с нарезанным хлебом, не дав Вите взгляда через плечо.

С чувством мандража конечностей Пчёла ушел в кабинет, в котором третьего октября Князева была близка — просто пиздецки близка — к раскрытию его небольшой авантюры.

Отопление было включено, но ближе к концу дня Ане вдруг стало холодно. Она бы могла списать всё на тишину квартиры, которая идеальностью своей напоминала склепную, отчего и тянуло морозцем по коже, но не стала. Всё-таки, до премьеры «Возмездия» Князева сама только и делала, что решала вопросы с организацией спектакля, а Витя не смел отвлекать, даря ей возможность мысли расставить по полочкам в этой самой «склепной» тишине.

Они оба — два взрослых человека. Всё в порядке вещей относительно занятых и серьёзных людей.

Князева, тем более, нашла, чем себя занять. Она с низов бельевого шкафа достала плед — теплый-теплый, правда, малость колючий — и направилась в гостиную, где расположилась на диване вместе с «Подземельями Ватикана» авторства Андре Жида.

Когда ноги отогрелись, тишина уже не казалось такой тяжёлой, какой чудилась в восьмом часу вечера. Страницы шелестели, стрелки часов шли с равномерным ходом, слышимым лишь в моменты, когда на него специально обращаешь внимание.

Пчёла же сидел в кабинете с тяжелым сердцем.

Руки его постоянно жались в кулаки, как от холода, знакомым и относительно привычным только полярным морякам. Вздох — почти что каждый, за редким исключением — отдавал сильными сердечными ударами по рёбрам. Почти температура, но лоб не горячий, и ладони не мертвенно ледяные. Волнение, просто волнение…

Но позволить взять дурацким переживаниям вверх Витя не мог. Слишком долго думал, планировал, хотел.

Когда трубка телефона зазвенела в тишине кабинета, Пчёле показалось, что где-то стукнул церковный набат. Кадык на его шее дёрнулся вверх-вниз, прежде чем Витя взял в руки тяжелую трубу и принял звонок, предварительно вытащив антенку.

— Пчёла.

— Вить, мы собрались! — послышался с того конца голос Саши Белова. Пчёлкин кивнул, подзабыв о том, что Белый этого кивка и не увидел бы. Громкий говор Космоса, что-то затирающего хохочущим Ольге и Тамаре, хоть и шёл явным фоном, но мысли Пчёлы заглушил. Сделал их белым шумом поломанного телевизора.

— Скоро двинем к Лефортовскому.

— Понял, — ответил Пчёлкин, голоса своего плохо узнав.

Саня, хоть и был в тот миг у стен своего подъезда на Котельнической, но услышал, видно, больно хорошо что-то такое, что сам Витя за собой не замечал. Белый тогда голос чуть сбавил, совсем не походя на того Сашу, который чуть ли не до самого лета девяносто третьего хмурился в сомнениях, исправно возникающих в голове его при виде Ани вместе с Витей:

— Как настрой у тебя?

Пчёла задумался, но ненадолго. Взвесил чувства, мысли и сказал первую вещь, пришедшую на ум:

— Нормально.

Саша закусил в тот миг в рассуждениях, даже ему не ясных, губу — излюбленный жест Белова, от которого Олька давно мужа пыталась отучить, но все без толку. Пчёла чуть послушал заливистый смех Филатовой, искаженный помехами, и тогда бригадир ему сказал:

— Держись, брат. Всё в шоколаде будет, — и сбросил раньше, чем Пчёла сделал это сам. Быстрые громкие гудки били по ушной раковине точными ударами, что были в арсеналах лучших боксёров.

Витя в кресле подобрался. Люстра тёплым, но никак не грязным светом заливала весь кабинет, жгла свои вольты и тем, казалось, воздух электролизовала до такой степени, что глаза на пару с пальцами дёргались.

«Всё, хватит», — кинул самому себе Пчёла. Подумал, не стоит ли дать по лбу как следует, чтоб точно решиться. «Давай. Сколько тянуть можно!.. И без того больше месяца молчишь, всё ссышь чего-то…»

Он встал с кресла. Карманы пиджака потянулись вниз под весом ключей от машины и объемного телефона. Ноги ощущались непослушными, но держали уже в разы лучше.

Пчёла щелкнул выключателем и направился к Ане разыгрывать спектакль, какой она срежиссировать бы не смогла — даже если бы очень захотела.

Князева лежала под пледом на диване, за место подушки использовав сгиб локтя. Взгляд её упирался в страницу книги, написанной языком, который Пчёла не выучит никогда, но в то же время казался стеклянным. Аня будто спала с открытыми глазами.

Витя почти успел расстроиться, что она действительно задремала, что придётся возлюбленную будить. И до того, как Пчёлкин успел ругнуться тихо-тихо, девушка его на звук шагов вскинулась.

Посмотрела с внимательной заботой, в которой мужчина увидел смесь переживания и ласки. Крышу от такого могло снести напрочь, с корнем. И снесло; Пчёла прошелся, сел на край дивана, переложил ноги, укутанные в плед, к себе на колени. Тепло ладоней, коснувшихся Княжны в районе голеностопа, чувствовалось и через теплую, колючую ткань.

Аня подумала, что жар Витиных рук можно было назвать даже лихорадочным, но раньше, чем к мужчине подтянулась, проверила температуру поцелуем лба, мужчина ей предложил:

— Проедемся?

— В двенадцатом часу? — распахнула глаза Князева. Ресницы — Витя их считал длинными, а Аня исправно тушью подкрашивала, чтоб ещё пышнее сделать — мазнули по векам, да так, что в зрачки девушки можно было бы, как в зеркало, посмотреться.

— Да что нам время, — махнул рукой Пчёла,